Америка

"Туманян"

Большим и интересным периодом было мое назначение на большое судно «Ованес Туманян», которое стояло на линии Юго-восточная Азия - Филиппины – Западное побережье США – Канада.

Самое первое ощущение - это переход из Владивостока в Сиэтл. В принципе обычный переход, но он оказался довольно трудным. Дело в том, что в течение двух недель пути сначала был довольно сильный шторм, а затем - зыбь (очень большая пологая волна) и судно стремительно «валяло» с борта на борт с креном до 30-35 градусов на оба борта. Спать было почти невозможно. Обкладывались какими-то книгами, телогрейки под бока, но все равно валяло… Если ложишься поперек судна – чуть-чуть получше, но все равно - с головы на ноги ставит… Время от времени что-то отрывалось и летело….

Примерно на пятый-шестой день я как обычно лег на диванчике возле низкого столика (он был расположен поперек судна) С трудом погрузился в забытье, потому что сном это никак не назовешь…

Среди ночи я внезапно проснулся от ощущения, что куда-то лечу…. В какие-то доли секунды мозг просчитал, что я лечу вместе с диваном в сторону двери… И действительно, диван тут же ударился обо что-то и судно перевалилось на другой борт. Мозг мгновенно просчитал, что через два метра будет столик и если я ничего не сделаю, то с очень большой силой ударюсь головой о его острый угол. Мгновенно сгруппировавшись, я одним рывком подпрыгиваю на диване и… оказываюсь на столике!

Естественно, ни о каком дальнейшем сне и речи не могло быть! Я включил настольную лампу и стал прикидывать, как мне поймать диван, сорвавшийся с креплений и при этом не быть сбитым им.

В ту ночь на камбузе оторвался холодильник и натворил бед, поразби-вав много чего и главное – он разбил управление главной электропечью…

Пока ее ремонтировали, мы питались всухомятку, консервами… К тому времени, как печь была восстановлена, мы подвернули немного и качка еще больше усилилось. Пять дней мы жили на сухом пайке…. Вот такая вот тяжелая обстановка усугублялась еще и тем, что разница во времени между Владивостоком и Сиэтлом составляет 8 часов, то есть нам приходилось через день переводить часы на час вперед... В результате такого экстремального перехода с переводом часов наши организмы вовсе разучились спать… Мы все ходили как сонные мухи, как зомби…

Вот в таком состоянии мы и вошли в американский порт Сиэтл. Как выяснилось, стоянка ожидалась длительная, так как были выходные и еще какой-то праздник, а порты в Штатах в выходные и праздники не работают. Нас это вовсе не расстроило и после оформления судна властями все замерло…. Народ спал! Впервые за две недели, не качаясь и пообедав с горячим борщем, запив обед настоящим морским компотом! Это был такой сладкий сон!!!!

На следующее утро к нам пришли гости.

«Свои» эмигранты

С традицией ходить в гости на суда, стоящие в порту я встретился в Индии. Там многие семьи (конечно же далеко не самые «простые») ходят на экскурсии на суда.

В Штатах все было немножко иначе. В гости к нам ходили в основном русские эмигранты. Большинство из них - эмигранты той, пред- и послереволюционной волны. Эмигранты военной поры тоже приходили, правда гораздо реже, да и «ранние» эмигранты обычно сразу сообщали нам, кто из них был во время Отечественной войны полицаем или воевал на стороне немцев и таких на борт не принимали …

Нонна Маккаун оказалась землячкой. Ее в двухмесячном возрасте при входе в город большевиков вывез в Китай отец, офицер-белогвардеец служивший в контрразведке во Владивостоке…

Потом была Япония, Канада и наконец Сиэтл, где она вышла замуж за молодого моряка. А потом – Вторая Мировая война. Муж воевал в Европе, участвовал в знаменитом десанте у Дюнкерка. После войны он работал в полиции Сиэтла до самой пенсии.


Нонна, ее дети и правнуки

Сначала это было совсем странно и непонятно… Первое знакомство с Нонной и ее семейством состоялось на следующий день после прихода в Сиэтл. Я был вахтенным помощником и утром, выйдя к трапу, увидел как к трапу подкатил громадный автомобиль и из него вышла женщина лет пятидесяти и девочка лет десяти-двенадцати. Вынув из машины две корзины, они поднялись по трапу. Представившись по русски, женщина явным эмигрантским говором сказала, что впервые меня видит на этом судне и поэтому должна меня сама угостить. С этими словами она достала из корзины великолепный и еще горячий пирожок, оказавшийся с вкуснейшей брусничной начинкой!

Потом эта утренняя картина оказалась привычной. Практически каждое утро она привозила «ребяточкам к чаю» пирожки, оладьи и всякую другую домашнюю выпечку. Но это было далеко не все, что она делала. Когда выдавались выходные и порт не работал, она подъезжала на двух машинах с сыном и они увозили нас куда-нибудь. Мы побывали везде где было что-нибудь интересное нам, ели великолепные барбекю у нее в саду, да и вообще, наслаждались землей и травой, по которой можно было походить босиком. Участок возле ее дома был великолепно ухожен и представлял собой очень большой сад с аккуратно подстриженной травкой. На этом газоне так приятно было поваляться!!!

Надо сказать, что и мы в долгу не оставались! Во-первых, мы каждый рейс привозили ей по 5 – 10 банок нашей тихоокеанской сельди, грибы соленые, соленые огурцы (местные не солятся) и т.д. Одним словом, в долгу не оставались, хотя… Она на нас тратила гораздо больше и времени и средств! Мы с ней часто разговаривала, она рассказывала о своей жизни, о трудностях и радостях. Большие угрызения она испытывала по поводу того, что сын не знает русского. Дочь понимает, но не говорит. Но зато внучка говорит по-русски почти без ошибок, доставляя бабушке громадную радость!


Дети Нонны

Муж Нонны совершенно не понимает русскую речь, однако к тяге жены к русским людям относится с пониманием. Сам он еще с войны сохранил уважение к русским… Он очень серьезно относится к мемуарам полководцев Второй Мировой и когда я подарил ему экземпляр только что тогда вышедших сенсационных мемуаров маршала Жукова, он даже прослезился! Дело в том, что в Штатах за этой книгой в те дни были громадные очереди по записи и достать ее шансов у него практически не было!

Основным занятием Нонны, приносящим ей доход, было изготовление свадебных тортов. В месяц она делала три – четыре торта, но назвать это тортом не поворачивался язык! Это было громадное произведение искусства из сахара, взбитых сливок, разных коржей и прочего-прочего. Сооружение было высотой 1 – 1,5 метра и представляло собой великолепнейшую ажурную конструкцию, украшенную леденцами и прочими сладкими делами.. Каждый такой торт изготавливался несколько дней и приносил ей около тысячи долларов…

Второе ее занятие - благотворительность. Три раза в неделю она безвозмездно ходит в близлежащий госпиталь и общается с тяжелыми, одинокими, лежачими больными. Она разговаривает с ними, читает им книги и газеты, выполняет поручения и т.д.

Самое светлое воспоминание об эмигрантах в Америке у меня осталось именно от общения с этим теплым семейством. С ними мы объездили все западное побережье США

Очень колоритные люди подчас приходили к нам. Мне больше всего запомнились две семьи.

Братья-славяне

Два дюжих, белобрысых брата-близнеца называли себя Гришка и Мишка. Им было лет по 30, оба холостые. Работали в какой-то торговой фирме. Приезжали они обычно к вечеру, приносили пиво, фрукты и любили прост о поболтать. Русский их был довольно сильно трансформирован, так как родители ушли из России в начале тридцатых годов, во время голода…

Отец был зажиточным крестьянином, но все выметалось властями подчистую. Во время особо сильных репрессий они практически всем селом перешли через границу в Китай. Пограничники сделали вид, что не видят их и переход был спокойным.

Браться с удовольствием слушали нашу, российскую эстраду. С не меньшим удовольствием любили они и по стопочке принять нашей «Столичной», но обязательно после этого, как бы взамен приносили виски! Мы много и довольно доверительно беседовали на совершенно разные темы.

Однажды Мишка спросил, могут ли они привезти на судно своего отца? На мой вопрос почему они спрашивают, они сказали, что отец никогда не ходит на советские суда, так как боится что его арестуют за измену и увезут в Союз, где и расстреляют. А слушая рассказы их о том, как на нашем судне их принимают и какие там люди, отец впервые сказал, что мог бы сходить, если они будут рядом и если что – отобьют его. Нам было довольно смешно это слушать, но мы сделали серьезный вид и сказали, что будем рады видеть его.

Через два дня, вечером, к трапу подкатил их раздолбанный громадный джип и из него кроме братьев вышел высокий сухой пожилой человек в высоких хромовых сапогах. На нем был длинный серый пиджак, застегнутый на все пуговицы и большая шляпа. Он постоял, посмотрел на судно и медленно стал подниматься по трапу. Поднявшись, он снял шляпу и молча сделал полупоклон головой в знак приветствия. Я протянул ему руку и, поздоровавшись, сказал, что рад приветствовать его на борту нашего судна и что браться много рассказывали о нем и мне давно хотелось с ним познакомиться. При этом он так взглянул на Гришку, что я тут же понял, что сказал не совсем то.

Мы начали экскурсию. Обычно это был поход на ходовой мостик и там – рассказ о судне. И в этот раз так все и было. Я трещал без умолка, а он хранил суровое молчание. Где-то в середине моего рассказа я понял, что ему все это совершенно не интересно. Я замолчал, лихорадочно соображая - почему? Он сам разрядил обстановку. Совершенно неожиданно взяв пальцами ткань моего форменного пиджака, он помял ее и спросил, откуда материал, не английский ли? Я ответил, что это наш материал и что форму сшил в мастерской во Владивостоке.

И тогда из него как из рога изобилия посыпались вопросы. Основное - как выглядят магазины, что там продается, кто и что может купить. А еще – что делается в деревне, выращивают ли там хлеб и скот и по-прежнему ли все отбирают, часто ли бывает голод? Я не успевал отвечать на одни, как из него сыпались другие вопросы, столько же простые и одновременно совершенно неожиданные.

По мере моих ответов я чувствовал, как понемножку он оттаивает. Через какое-то время мы спустились ко мне в каюту. Там я быстро достал из холодильника холодненькую, позвонил поварихе и она соорудила закуску. Звякнул комиссару и пригласил его. Тут нужно сказать, что комиссар был из штурманов, перешел потому, что зрение совсем село. Мужик классный просто! Он меня впоследствие несколько раз выручил в трудных ситуациях.

Вскоре мы неплохо сидели и очень даже хорошо общались! Водочка лилась плавно и приятно. Дед оттаял, мы тоже расслабились и как это водится у русских, вскоре пошли в ход анекдоты! Их анекдоты в основном были чисто американскими и касались больше ковбоев, женщин, мы же, и особенно мой товарищ, как-то почти сразу начали с политических, которых в те года было огромное множество, один смешнее и остроумнее другого! Сначала дед насторожился и даже замкнулся было, но водочка сделала свое дело и видя как мы все весело ржем, тоже оттаял, но участия больше не принимал, внимательно на нас глядя. Когда ржание немножко стихло, он вдруг спросил – а не боимся ли мы, что за такие разговоры мы можем поплатиться свободой или даже жизнью? Ведь кто-то же может донести комиссару!

Тут мы с комиссаром расхохотались, чем очень рассердили старика! Он стал говорить что мы мальчишки и не знаем что такое жизнь! Тогда я, прервав его на полуслове, со смехом сказал, что нас никто не станет выдавать, так как мой товарищ и есть комиссар!

Это надо было видеть, какое впечатление эти слова произвели на всех троих гостей! Потому ребята рассказали нам, что с отцом творилось несколько дней после визита. Они боялись что у него будет инсульт или инфаркт – так остро он переживал все.. Но основное что он сказал - «Я все-таки дожил до такого!»

А потом были еще встречи, в другие приходы в этот порт, а в очередной раз они пригласили нас съездить к деду по линии матери на юбилей. Как выяснилось, ему исполнялось 90 лет.

Дед

Ехали мы долго, часов пять в глубь страны, сильно переживая, потому что у нас не было разрешения на переезд в другой штат. Мы успели от души насладиться фантастическим качеством американских дорог и, наконец, въехали в совсем небольшой, утопающий в зелени городок, состоящий из сказочных практически теремков, настолько дома были все красивые, разные и ухоженные!

Встретили нас старичок со старушкой и женщина лет 40, как оказалось – внучка, живущая с ними… Дед был колоритной фигурой - громадный, немного сгорбленный, с седой бородой, совсем как на картинках в старых сказках. Бас его грохотал в небольших комнатах. Мы перекурили чуть, нам показали опрятные, уютные комнатки и повели в зал, за стол. Стол, как и положено в русских домах, ломился от всяческих яств! Первое отличие от привычного – никто не подошел к столу пока не сел дед. Никто не притронулся к приборам, пока дед не прочел молитву и не благословил всех на трапезу. Все это было так чинно, спокойно и одновременно как-то необыкновенно надежно.

Необычности не закончились на этом. На стол поставили водочные рюмки. По первой должен был налить сам юбиляр. Он взял бутыль «Смирновской» и стал наливать всем. Возле него стоял большой стакан, явно побольше нашего граненого. Мы думали, что он пить не будет и нальет себе воды, но он налил себе практически полный стакан. Мы, гости, притихли, ожидая, что будет дальше. Свои знали все и улыбались нам, всем видом давая понять, что на это стоит посмотреть!

Дед сказал – «Здравы будем!» и махнул стакан залпом! Сел и смачно вгрызся в привезенный нами соленый бочковой огурец, взглядом показывая, что эта груда огурцов на блюде - стоящий подарок! Все выпили, начали закусывать. По второй наливал отец братишек. Стакан наполнился точно так же. Все повторилось, за исключением того, что тост был за здоровье юбиляра. Махнув второй стакан, дед закусил и медленно встал. Все тоже встали. Дед поклонился всем и вышел в сопровождении бабушки. Через пять – десять минут она вернулась и извиняющимся тоном сказала, что старенький он уже становится, больше двух «чарок» не пьет за раз!

За столом началось обычное, веселое русское застолье с множеством тостов, обильной закуской и красивыми раздольными казацкими песнями, большинство из которых мы слыхали впервые….

Как нам рассказали братья, дед ушел на первую мировую войну с казацкого хутора на Кубани уже взрослым человеком, вдовцом 35 лет. Через какое-то время попал в плен и начались его скитания по заграницам. Вторая мировая застала его в Канаде. Он был третий раз уже женат, имел шесть детей. Потом он женился еще два раза, хороня жен, оставляющих ему каждая по 2 – 3 ребенка.

Работал всю свою жизнь по одной и той же части – плотником. Категорически не принял советскую власть и ничего не хотел слышать о ней. Мы были первыми советскими, с которыми он решил встретиться, видимо с подачи зятя.

Американцы

Не только эмигранты приезжали к нам, Много совершенно разных людей, с совершенно разным пониманием жизни, с совершенно разным интересом к «этим странным русским».

Студенты, изучающие в университете русский язык и с восторгом наперебой рассказывающие нам (видимо только что пройдя этот материал) о том, какие герои американцы - победили во Второй Мировой, потеряв 180 тыс. солдат и совершенно изумленные нашими словами о том, что оказывается русские тоже участвовали в этой ИХ войне!! Цифра 20 миллионов (данные на то время) советских людей. погибших в той войне их даже не впечатлила на фоне потрясения от самого факта нашего участия. Да, кстати, первыми применили ядерное оружие фашисты и только вмешательство вооруженных сил США остановило ту войну и предотвратило всемирную ядерную катастрофу. Никогда бы не поверил, если бы не был участником тех бесед.

От слушателей каких-то русских курсов, желающих просто попрактиковаться в русском языке, да по-ковбойски одетого малого, пытавшегося наняться на судно матросом чтобы попасть в Африку и поохотиться на львов, да трех местных проституток, настойчиво требующих чтобы мы передали от них письменный горячий привет, 50 долларов и искренние уверения в любви к Ольге Корбут, по которой в то время сходила с ума вся Америка! Заодно, кстати, не нужны ли нам их услуги??

Учителя

Он – длинный как жердь учитель математики, она - домохозяйка. Первое знакомство было в принципе ничем не примечательно за исключением того, что они так настойчиво приглашали нас к себе в гости, на юбилей, что мы просто не смогли отказать и поехали втроем в назначенный день, сев в приехавшее за нами такси.

Наши понятия о скромной семье школьного учителя были перевернуты совершенно в первую же секунду после остановки и слов водителя: «Приехали, все оплачено, спасибо!»

Двухэтажный дом совершенно типичного американского проекта - громадный холл с креслами, диванами, столиками, барной стойкой и громадным камином на первом этаже, да кухня с громадным обеденным столом, отгороженная барьером из цветов от холла и начиненная техникой от пола до потолка. Второй этаж – только спальни и туалеты-душевые. В подвальном помещении – гараж с двумя машинами, рабочей и выходной, да какие-то кладовки, прачечные помещения и т.д.

Небольшой квадратный дворик, покрытой прекрасным ковром зеленой травки примерно 10 на 10 метров, огороженный от других таких же высокой и плотной оградой из аккуратно стриженного кустарника. Дворик явно был гордостью хозяина! На этом дворике и был развернут «театр действий» юбилейного «барбекю».

Мы были не первыми, на лужайке. Хозяин, встретивший нас, показав дом, вывел нас на лужайку и стал представлять гостям. В основном это были его сослуживцы – учителя, люди от 30 до 50 лет. Они с явным любопытством разглядывали нас и дежурно улыбаясь, что-то так же дежурно-весело очень громко говорили, пожимая руки. Именно тогда у меня и появилась мысль, которая все мои сомнения расставила на свои места – нас сюда пригласили как экзотическое блюдо для гостей!

Сначала мне было неприятно осознавать это, а потом как-то незаметно это ощущение прошло, чему способствовала почти детская непосредственность американцев в общении, особенно при употреблении спиртных напитков. Основной сюрприз ожидал меня несколько позже, когда на лужайку вышли дети хозяев, чтобы поесть мяса, которое вкусно шкворчало на аккуратных мангалах-жаровнях и потом дальше заниматься своими делами. Детей было шестеро. Трое белых, две явно азиатские девочки и маленький черный мальчик лет пяти.

Две вьетнамские девочки-близняшки были привезены в Штаты благотворительной организацией и удочерены ими несколько лет назад после гибели их родителей в идущей там войне, а черненький мальчик взят в роддоме для бедных после того, как от него отказалась мать…

Оказалось, что такие усыновления далеко не редкость и это мало кого удивляет.

У нас, естественно, возникли кое-какие вопросы, например, какая же все-таки зарплата у школьного учителя, если… и т.д.

Естественно, мы эти вопросы не задавали, а спокойно общались по мере языковых возможностей и грызли вкуснейшее мясо, запивая его не менее великолепным красным вином!

Борцы

Очень запомнилась одна пара. Он – специалист по охране труда на крупнейшем автогиганте “General Motors”, она - социальный работник там же.

Он – чиканос, то есть американец латиноамериканского происхождения, она – белокурая шведка, еще в детстве привезенная в Штаты. Оба – фанатики Советского Союза, но у меня сложилось такое впечатление, что у них было какое-то странное представление о нашей стране, лубочное какое-то, ими же и придуманное. Как-то все что они о нас с восторгом тогда говорили, напоминает мне то, что сегодня мы видим по ТВ в Северной Корее - салютующие пионеры, флаги везде и до тошноты счастливые лица, в благоговеннном ступоре всматривающиеся в мужественные, благородные лица обожаемых вождей на громадных портретах. Именно так они нас представляли…

Эта их любовь к нашей стране вызывала большое уважение, так как они за это постоянно имели немало неприятностей в виде битых окон, бурных демонстраций перед домом с требованиями выслать их в Союз, после гибели очередного местного парня во Вьетнаме. Они мужественно несли этот крест, не скуля и становясь все крепче.

Эти люди вели борьбу за права чиканос, являясь членами каких-то организаций и комитетов…. Работали они по очереди. Два года один работает, а второй занимается борьбой, а потом наоборот. Если честно, я так и не понял, за что они борются. Чиканос имеют доступ к образованию, к работе и т.д… Вопрос в наличии на все это денег, но разве перед белыми людьми не такая же проблема стоит если у них нет денег??? Естественно, им эти свои мысли я не выкладывал, предпочитая слушать их!

Квартира по американским меркам более чем скромная…С отдельным входом, двухкомнатная, с душем -туалетом и совершенно крошечной кухонькой, скорее даже просто выгородкой в одной из комнат.. Мебели никакой - на пушистом паласе разбросаны подушки и во встроенном шкафу свернутый матрас, да журнальный столик … Все стены оклеены плакатами с рисунками советской символики и Кремля, портретами Фиделя и Че Гевары …

Обычное питание - гамбургеры да пицца. Никаких излишнств. Вся довольно высокая зарплата идет на нужды борьбы…

Это была первая моя встреча с людьми, которые могли бы жить в большом достатке, окруженные детьми и, пользуясь всеми благами того богатого общества, в котором находились. Они совершенно добровольно и осознанно предпочли отказаться от всего этого ради каких-то довольно призрачных идеалов. Страна их не раздавила за это. Их не любили, но им дали возможность жить так, как они этого хотят…. Мне все это было очень важно понять в ТО время.

Помощь в этом мне оказал А.И.Солженицын и его книги.

Солженицын

Эта фамилия стала известной мне благодаря его «…. Ивану Денисовичу», опубликованному в любимой мной Роман-газете. Эта вещь поразила меня совершенной своей непохожестью на все, что я успел прочесть до нее! Потрясло не только содержание, но и сам факт публикации в центральном издании выражений типа «маслице-фуяслице», «гребаный» и т.п., совсем не вписывающихся в те понятия о печатном литературном языке, которые в меня втиснули наши учителя и классики. Потом было «В круге первом» и опять потрясение глубиной чувств и переживаний…

А потом пошли статьи в газетах. Люди постарше хорошо помнят, что это были за публикации. Клеймили все - от седых академиков до группы комсомолок-доярок из деревни Гадюкино, никогда и ничего не читавших и наверняка даже не знавших такой фамилии как Солженицын. Ни слова о том, что он пишет, зато целые подвалы о том что он – отщепенец и предатель. Ни слова о том, что он воевал и очень здорово воевал, зато целые потоки гневных речей насчет предательства Родины. Трудно было верить во все это после того, что уже успел прочесть.

В Лос-Анжелесе оказались в русском районе. Я думаю эмигранты, с которыми мы ехали куда-то, не случайно остановились именно у этого продовольственного магазина чтобы купить что-то. Напротив был большой книжный магазин с вывеской на русском языке. Мы просто не могли никак пропустить такое, принимая во внимание состояние книготорговли в Союзе в те года!

На полках стояли просто сокровища! Десятки и десятки собраний сочинений, сотни и сотни красивейших изданий, от поваренных книг и домашних энциклопедий до великолепных альбомов с копиями картин великих художников. Почему-то все в основном кишиневского издательств.

Я с раскрытыми ртом вместе с остальными копался во всем этом великолепии, когда вдруг мой взгляд упал на стопку книг с тиснением «А.И.Солженицын». Целых пять томов! Я взял один наугад. Это был «Архипелаг Гулаг». Именно это название мелькало в газетах… Том был толстый и тяжелый. И тут ко мне неслышно подошел человек. Он тихо представился владельцем магазина. Его русский был уже знакомым мне эмигрантским сленгом. В руках он держал стопку маленьких, размером в полтетрадки книжек, примерно сантиметр толщиной каждая. Он протянул мне стопку и сказал, что это то, что меня заинтересовало, но специальное издание.

У меня все похолодело внутри. В памяти промелькнули всяческие инструктажи по поводу возможных провокаций и т.д. В такие магазины нам вообще было запрещено заходить.

Взяв себя в руки, я спросил что это такое. Он ответил, что это специальное издание Солженицына для советских людей. Оно бесплатное. Я взял один томик. Открыв тонкую обложку, я попробовал перевернуть титульный лист и с удивлением обнаружил, что он фантастически тонкий! В этой тоненькой книжке оказалось более 500 страниц! Одним словом, переборов ясное понимание того, что то что я делаю, может полностью сломать мне жизнь, я все-таки взял пакет с книгами. Для конспирации я купил набор детских сказок для сына, которыми и прикрыл Солженицына.

Не помню, как и куда мы ехали дальше и что делали. Все мои мысли были о том, чтобы скорее вернуться на судно и погрузиться в книги, лежащие в пакете.

По возвращении, наскоро поужинав, я закрылся в каюте и, включив настольную лампу, раскрыл первый том. На титульном листе было написано, что это собрание сочинений издано специальным выпуском в Женеве и предназначено к бесплатного распространения среди советских людей для их ознакомления с творчеством А.И.Солженицына.

Еще была возможность выбросить книжки эти и забыть о них, но… Рубикон был перейден и я начал читать. Читал весь вечер и всю ночь… Утром позавтракал, кое-что поделал из самого необходимого и сказавшись больным, снова закрылся в каюте и погрузился в описываемый Солженицыным жестокий, страшный мир лагерей, о котором я совершенно ничего и не подозревал… А этот мир был рядом со мной, как выяснилось, всегда…

Именно из этих его книг я узнал, что Осип Мандельштам был убит всего в 500 – 700 метрах от моего дома… Там где стоял флотский учебный экипаж, забор которого проходил в 150 метрах от наших окон и был тот страшный лагерь, где все это и произошло. Сегодня на предполагаемом месте расстрела стоит памятник, а тогда… Из этой же книги я узнал о существующем еще (в то время) пересыльном лагере, где он описывал как на его глазах люди гибли сотнями в день… А я мимо этого лагеря через день с пацанами бегал на болото ловить дафний для рыбок в аквариум… И я сам видел как колонна заключенных выбегала из ворот лагеря и под лай собак в окружении охранников бежала куда-то по дороге…. Лагерь этот закрыли где-то в середине 70-х.

Болел Солженицыным я долго… Прочел все дважды. Первый раз - запоем, глотая и не думая, а просто впитывая весь этот ужас и пропитываясь новым для меня чувством – не все в нашей стране так правильно как я это считал ДО….

Перед отходом из порта кто-то разбросал во всех очкурах (очкур – укромное, труднодоступное место – морск. сленг), где только можно было, листовки…. Это была знаменитая сейчас листовка Солженицына «Жить не по лжи». Я прочел ее. Она была настолько радикальна, содержала такие призывы к неподчинению и свержению существующей власти, что я уверен – прочти я ее до посещения книжного, я бы не взял книги…

Второй раз я читал уже с томом Ленина в руках. Дело в том, что во всех буквально сочинениях идет постоянное цитирование из ленинских работ и писем. На всех судах без исключения всегда были две вещи - БСЭ (Большая Советская Энциклопедия) и полное собрание сочинений Ленина. Так уж случилось, что на нашем судне было именно то издание собраний сочинений, с которым работал Солженицын и я имел возможность проверять каждую цитату, насколько она точно приведена и насколько притянута по контексту…. Ни одного притянутого слова… все цитировалось именно в том контексте, в каком писалось Лениным… Все это было как наваждение, как черный туман… Непрерывные удары по моему сознанию, смешивающие и сметающие мои представления о многом… В голове одни вопросы, один тяжелее другого.

В таком вот состоянии я и пребывал долгое еще время и до того самого дня, когда понял, что настал момент принимать решение. Завтра – приход во Владивосток, а это - таможня, кагэбэшник по каютам…. Я знал что на судне, которое ходит по таким маршрутам как наше, должно быть не менее трех стукачей. Одного я знал, а вот других – нет и это сильно беспокоило. Ведь одного только намека на то, что я заходил в тот книжный магазин, было достаточно для тщательнейшего досмотра с отвинчиванием и разбором всего что только можно в каюте…. Оставил я только «Архипелаг», остальные томики выбросил за борт. Проложил его прямо на столе посреди каюты, вместе с грузовыми документами и справочниками.

Пронесло! И таможенный досмотр и визит симпатичного молодого человека с располагающей улыбкой и приятным голосом прошли нормально!

Таможенник лениво покопался на книжной полке, заглянул в шкаф, задал дежурные вопросы и вышел. Чекист поспрашивал о том как рейс, кто был, что говорил из эмигрантов и, задав дежурный вопрос «У вас нет ничего, что бы вы хотели мне рассказать?», вышел.

А передо мной через некоторое время встал вопрос из вопросов ….

Партия

В отделе кадров мне сказали, что я в списке на выдвижение в старшие помощники капитана, но есть одно НО…. Старпомом и тем более капитаном я смогу стать только если буду членом партии. Старпомов уже не принимают, а вот вторых – могут, так как их еще можно провести по «рабочей сетке» при приеме, вопрос уже согласован с парткомом пароходства.

Это был вопрос из вопросов - что делать? Еще месяц назад я был бы счастлив от такого предложения и с гордостью за оказываемое доверие подал бы заявление, а сейчас, после того что я узнал…

Передо мной стояла дилемма. Первый путь - вступить в партию, о которой я только что узнал такое… и при этом осуществить то, ради чего я учился, к чему стремился всю свою жизнь… Второй путь - принципиально не вступать в нее и полностью пустить под откос всю свою профессиональную жизнь, так как сам по себе отказ вызовет массу интереса со стороны парткома и других служб, от которых зависело все.

Меня могут обвинить сейчас в беспринципности или еще в чем-то подобном, но я ни тогда ни вообще когда-либо не был склонен ни к революционной ни к иной какой-либо диссидентской деятельности. Я просто хотел честно работать, заниматься своим любимым делом.

Решение было принято - я буду вступать в партию! Я никогда не пожалел об этом решении, потому что оно всегда было чисто формальным и я воспринимал его именно так, именно формальным условием для возможности работать так и там где я хочу. Еще одним весомым аргументом в пользу того, что я не делаю ничего предосудительного был мой отец, вступивший в партию на фронте в 1942 и всегда бывший для меня примером коммуниста в том смысле, какой нам вбивали в голову с детства… То есть, я понимал что не вся партия виновна в том что творилось, не все в ней были извергами….

Сам момент приема в партию после прохождения кандидатского года был достаточно комичным…. Заседание парткома - человек 25, из которых более половины очень хорошо знаю, да и они меня как облупленного, учитывая тот факт что мой отец проработал в пароходстве полжизни и тоже был в свое время членом парткома. Несколько обычных, стандартных вопросов и не менее стандартных ответов и вдруг звучит вопрос:

- А вот скажите нам, как вы осуществляете воспитание жены во время рейса?

Чтобы понять весь идиотизм вопроса (кроме очевидной дури), нужно знать, что задавший его третий секретарь парткома был женат четвертый раз и об этом прекрасно было осведомлено все пароходство! Я ответил, что не знаю ответа на этот вопрос. При голосовании был один воздержавшийся.

Забегая далеко вперед… За год до начала перестройки, во время заседания городской парткомиссии я положил партбилет на стол секретаря горкома со словами: «Я не могу больше быть в этой партии, пока в ней такие как вы». О последствиях этого – позже...

(Виктор Федоров. См. Персональный сайт victorf.ru)


Рассказы не совсем еще старого капитана