3. Шабаш
Утром я чувствовал себя не в своей тарелке. Мысли роем носились в моей не совсем свежей голове. Что это было? Правильно ли я вел себя? Как мне себя вести с ней после этого? Что будет дальше? А нужно ли мне, чтобы было это «дальше»?
Эти и множество других вопросов улетучились, испарились без следа в тот самый момент, когда она поставила передо мной тарелку с какой-то кашей. Ни одного взгляда в мою сторону, ни одного движения бровью, указывающего на то, что вчерашнее «чаепитие» было, что между нами что-то произошло. Только третий механик виновато улыбнулся мне и чуть ли не уткнулся носом в свою кашу, стараясь не встречаться со мной глазами.
- Ну и ладно, пусть будет так, мне даже так и спокойней. Ничего не было и всё! – рассуждал я, заталкивая в себя кашу, - оно мне надо? Неприятности какие-то, разговоры. Да и вообще, только скандалов мне не хватало в самом первом рейсе. Работа, работа и только работа!
Так или примерно так я уговаривал себя, одновременно ощущая, как растет во мне обида. Я понимал, что это детская, глупая обида, но она росла сама по себе, независимо от того, хочу я этого или нет.
- Прошу разрешения, - встав, обратился я к капитану и он кивнул мне в ответ.
Мне показалось, что все в кают-компании в этот момент подняли головы и укоризненно взглянули на меня. Они всё знают, они всё понимают и осуждают меня за то, что вел себя вчера как пацан… Мысленно обругав себя психом ненормальным, вышел и взлетел по крутому трапу на мост.
Солнышко, синее небо и такое же синее море мгновенно вымели из моей головы всю эту мешанину. Берегов не было видно. Радар тоже не был включен. Принимая на карте наше место у Чифа, вижу как мы удаляемся от берегов Камчатки, направляясь к мысу Наварин – южной оконечности Чукотки. Идти нам около двух суток, а там еще сутки и мыс Дежнева, Берингов пролив и Арктика.
Моряка у руля не было. Его не было вовсе на мосту. Ни сдающего, ни принимающего вахту. Судно шло на авторулевом.
- Решили снять пока, пусть боцману помогут. Стропа они дополнительные делают, да правый шкентель (стальной трос на грузовой лебедке) на третьем трюме меняют, - сказал старпом, видя мое удивление.
Значит вахту мне нести одному. Скучно, но ничего страшного. Только прохладно. Все-таки это уже север Камчатки, почти Чукотка.
- А чего так легко одет-то? - как будто подслушав мои мысли, спросил старпом и добавил, что я могу сбегать в каюту, пока он пишет журнал.
- Ну вот, так-то лучше! На вахте всегда должен быть по погоде одет, потому что никогда не знаешь, что тебя ждет, - откомментировал он мое появление в новенькой синей телогрейке с эмблемой пароходства.
Однообразно, спокойно пролетела вахта. Обед, еще одна вахта. Я не хотел себе в этом признаваться, но к окончанию вечерней вахты очень нервничал. Что ждет меня после вахты? Встретит она меня, придет? А я должен что-то делать или нет, просто ждать ее шагов?
В кают-компании ее не было. Вышел на палубу. Свет в иллюминаторе ее каюты не горел. Я потерял покой. Ругая себя на чем свет стоит, я безрезультатно пытался успокоиться. Решил пойти в душ. Долго стоял под горячими струями и вышел уже спокойным, уравновешенным, правда сна не было ни в одном глазу. Долго читал какой-то детектив, найденный в тумбочке в спальне.
На следующий день я был уже более спокоен, да и вообще, воспоминание об этом маленьком приключении стало постепенно терять остроту, да и сам факт его стал понемножку становиться не столь очевидным.
Два дня пролетели незаметно в устоявшемся, однообразном режиме. Утром на вахте у меня появился матрос. Долго вглядывался в радар – ничего нет. По всем расчетам он вот-вот должен хватануть берег. До середины вахты ничего не было. Послал матроса сделать чайку.
Все-таки замечательная это штука – хороший крепкий чай на ходовом мостике! Под него так хорошо смотреть вперед, на горизонт и думать обо всем на свете. Настроение просто прекрасное! Мысли легкие и светлые. Некоторые любят чай горячий, обжигающий. Другие – теплый. Кому-то нужен сладкий до приторности, а кто-то любит натуральный, терпкий вкус. Я люблю, чтобы чай был! Люблю, чтобы он всегда стоял передо мной. Изредка отхлебну и опять забуду о его существовании, а потом возьму и залпом выпью, но стоять он должен передо мной все время, иначе это будет беспокоить меня и сбивать с рабочего настроя! И никаких чашек! Только тонкий стакан в тяжелом, с хитрыми кружевными узорами подстаканнике.
Уже к концу вахты радар все-таки схватил берег. Мы проходили Анадырский залив. До Берингового пролива оставалось совсем немного, сутки пути. Небо постепенно, из весело-синего превращалось в обычное для Арктики серо-зеленое, со стальным отливом, а небо – бесцветно белым. Второй, принимая у меня вахту, вздохнул.
- Ну что же, первым лед встречу.
- Почему ты так решил?
- А выйди на крыло и увидишь.
Я вышел, но ничего не увидел. Небо как небо, море как море и никаких признаков льда.
- А вот посмотри, на горизонте по носу ничего не видишь?
- Да нет…
- Видишь, облака над горизонтом серебряные?
- Ну да, что из этого?
- А то, что серебряные облака говорят о том, что под ними льды! Думаю, к концу вахты начнется первый лед. Могу предложить пари – проигравший ставит коньяк в порту.
- Договорились!
Второй выиграл – в конце его вахты начал попадаться первый мелкобитый лед. Резко похолодало. Температура воздуха за какие-то несколько часов упала с +15 до +5. Льдинки были размером не более метра. Практически ледяная крошка. Судно не ощущало их и мы шли по-прежнему полным ходом.
Я просматривал, проверяя еще раз подборку карт на плавание до устья Колымы, когда на мост поднялся капитан. Он долго стоял у выдраенного до хрустальной прозрачности лобового иллюминатора, вглядываясь через бинокль в горизонт по носу. Иногда он подходил к радару, теперь все время работающему на подогреве, включал его и долго смотрел, уткнувшись в резиновый тубус над экраном – «голенище», как его называли между собой штурмана. Видимо приняв какое-то решение, он взял телефон и набрал номер.
- Дед, поднимись на мостик, воздухом хоть подыши чуток.
Минут через пять, кутаясь в телогрейку, стармех вошел в рулевую рубку.
- Ну что, Дед, прибыли – впереди льды. Через пару часов войдем в крупнобитый.
- Что-то в этом году рановато входим.
- Да, вынос большой через Берингов пролив. Наверное, северо-восточные ветра были сильные. Готовься, Иваныч. Чую – придется повозиться.
- А что мне готовиться, мы как пионеры - всегда готовы. Через часик перейдем в маневренный режим и давайте, дергайте за все ручки, пейте нашу кровь!
- Хорошо, только не надо так убиваться раньше времени! Пойду-ка вздремну часик - кто знает, что ждет дальше… Чиф,- обращаясь к принимающему вахту старпому, - смотрите внимательно, как появится серьезный лед – зовите. Я у себя буду.
Примерно за час до моей вахты стали ощущаться небольшие удары по корпусу. Я выглянул в иллюминатор. До самого горизонта был разреженный лед. Льдины размером не больше пяти – десяти метров и между ними – большие разводья воды. Мы явно сбавили ход и привычная вибрация почти исчезла. Судно время от времени чуть вздрагивало. Выпив чайку в кают-компании, поднялся на мост. В штурманской, на столе лежала факсимильная карта ледовой обстановки. До пролива был такой, разреженный лед, за проливом нас ждала кромка тяжелых льдов.
Шли медленно, не больше восьми узлов. Матрос на руле сам выбирал разводья. Моя задача – контролировать его и наше место на карте. А еще задача – внимательно смотреть в бинокль, чтобы не прозевать тяжелую льдину и вовремя отвернуть от нее. Льдины здесь не такие, какие обычно бывают там, где льды появляются в начале зимы и исчезают зимой.
Арктический лед довольно опасен. Тонкая на вид льдинка в воде может быть толщиной до двух-трех метров с большими «бивнями», вступающими на несколько метров. Наткнись судно на такую – запросто может получить пробоину. Конечно же, суда, идущие в Арктику, имеют защиту от льдов в виде усиленного ледового пояса, то есть та часть корпуса, которая работает во льду, сделана или из особой стали или из обычной корпусной, но из более толстых листов. Суда ледокольного или усиленного ледового класса имеют особый пояс, который делают из специального супертвердого сплава «Ванадий-6», представляющий собой практически броню, даже тонкий слой которой лед не может продавить. А еще, такие суда имеют такую форму корпуса, что даже сильнейшее сдавливание тяжелыми льдами, не приносит им вреда. Судно с таким корпусом просто выдавливает, поднимает на пару метров льдами, но не давит.
Так, размышляя об этом, я делал свое дело, когда вдруг увидел что-то на льдине слева по носу. В бинокль было видно, что это куча какая-то и несколько собак рядом. Позвонил капитану. Он быстро поднялся на мост и взяв свой, «капитанский» бинокль, который кроме него никто не имеет права трогать, стал вглядываться в кучу.
- Что тут у вас?
- Да вот, собачки на льдине.
- Да? А кошечек там нет?
- Да не видно пока.
- Таааак. А это кто у нас там? Ага… Третий, дайте самый малый.
- Есть, самый малый, - отвечаю я и перевожу машинный телеграф на «самый малый».
Теперь было прекрасно видно, что это была не куча, а нарты и на них сидит человек.
- Стоп машина, старпома на мостик.
- Есть, стоп.
Звоню старпому и через минуту он входит в рулевую рубку.
- Полюбуйтесь, Сергей Иванович. Похоже, у нас гости.
- Да, похоже на то. Будем шлюпку спускать?
- Нет, попробуем так подойти, аккуратненько. Льдина крепкая - вон под ней сколько льда.
И действительно, вода под льдиной светло-голубая, высвечивая большую массу.
- Нет, но вы поглядите на этого пассажира!
Тот сидел на нартах, спокойно глядя на подкрадывающееся к льдине судно. Он даже не встал, не проявил никаких эмоций, спокойно пыхтя своей маленькой трубкой. Собаки же явно нервничали, то взвизгивая, то вновь переходя на лай. На палубе уже были матросы с боцманом во главе и готовили спасательный круг, штормтрап.
Делая короткие толчки машиной, мы подошли к льдине, даже не пошевелив ее. Матросы подали на льдину кончик. Чукча, на вид лет сорока, принял его. Когда льдина поравнялась со штормтрапом, капитан дал машине малый назад и почти сразу – стоп.
- Ну что, Чиф, принимай пассажиров.
- Ох, нутром чую - мороки будет с ним… - вздохнул старпом и вышел из рубки.
По некоторым признакам, внизу начинался конфликт. Старпом, выслушав боцмана и переговорив с чукчей на льдине, подошел к надстройке и прокричал капитану, вышедшему на крыло, что чукча не хочет подниматься на судно без собак.
- И что думаете делать ?
- Думаем.
- Думайте быстрее, не стоять же нам здесь всю ночь.
Решение было довольно простым – матросы пошли вооружать парадный трап. Судно парой толчков машиной продвинулось еще вперед и льдина поравнялась с трапом. Старпом выгнал всех лишних с палубы, опасаясь собак. Нарты и мешки в них матросы подняли на спущенных кончиках. Когда трап был готов, чукча совершенно спокойно встал на трап и, нисколько не беспокоясь о том, идут собаки за ним или нет, стал подниматься.
Уже ступив на палубу и совершенно не обращая внимания на присутствующих, он обернулся и крикнул что-то гортанное. Собаки мгновенно стали прыгать на трап и быстро подниматься по нему. Так же, не глядя ни на кого, чукча пошел к нартам и, подтащив их поближе к трактору, стоящему на палубе, стал привязывать к нему собак, явно не собираясь ни с кем общаться. Старпом, пытающийся с ним разговаривать, явно не произвел на него впечатления.
Поднявшись на мостик, Чиф с раздражением доложил капитану, что чукча не знает русского языка, но сумел все же назвать откуда он – с Уэлена. Войти в надстройку чукча наотрез отказался.
- Ну что же… Пусть на палубе будет. Накормите его, только осторожно – кто знает, сколько дней он не ел. Третий, вызовите начальника рации, будем связываться с Уэленом, пусть забирают своего путешественника.
До Уэлена было примерно сутки хода. Этот поселок находится как раз на северной части мыса Дежнева – восточной оконечности чукотки и самой восточной части материка и нашей страны, если не считать нашего острова Ратманова, стоящего посреди пролива.
Уже к концу моей вахты радист зашел на мостик с очередной метеокартой и сообщил, что в Уэлене к нам подойдет рыбацкая лодка и заберет этого путешественника. Это он неудачно на Аляску сходил!
- На Аляску?!
- Ну да. Так они же всегда туда ходили. Они там на песцовые шкурки ружья, патроны меняют. У них же все охотники с умопомрачительными винчестерами.
- А как же пограничники?
- А ты попробуй чукчу во льдах поймать! Никакими «Буранами» его с умными собачками не поймаешь!
На следующее утро за бортом все было точно таким же – битый разреженный лед, но по левому борту – черные гранитные скалы, с серыми пятнами вечных снегов в оврагах и трещинах. Чукча был все там же, возле трактора и сидел с трубкой в зубах, глядя неведомо куда. Собаки лежали рядом, положив головы на лапы.
Мы огибали мыс Дежнева. Глядя на памятник великому мореплавателю и на огромный крест, установленный на высоком обрыве, невольно постигаешь, в каком интересном месте мы оказались. Через несколько часов мы легли в дрейф напротив поселка. Ждать пришлось долго. Было уже далеко за полдень, когда к борту подошла большая, метров десять длиной, деревянная лодка с великолепным, практически бесшумным подвесным мотором Johnson. Я решил пойти на палубу и посмотреть, как будут высаживать чукчу.
- Алексей Иванович, зайдите ко мне, - раздалось из каюты капитана, когда я проходил мимо.
- Слушаю Вас.
- Вот, возьмите и передайте пассажиру, - сказал капитан, передавая мне большую пачку табака, - я все равно не курю.
Я пришел во время. События развивались стремительно. Шла высадка собак. Выглядела она довольно-таки своеобразно. Чукча взял собаку за шкирку и она, взвизгнув, полетела в лодку. За ней полетела вторая и так – все. Потом он повернулся к Чифу.
- Хороший пароход однако, начальник. Компот сильно вкусный! - ясно, чисто и почти без акцента сказал чукча и неожиданно улыбнулся, обнажив далеко не белоснежные зубы и сощурив и без того узкие щелки глаз.
Приняв подарок капитана, он даже не кивнул, давая всем своим видом понять, что удивился бы, если бы этого подарка не было. Крикнув что-то сидящим в лодке таким же, как и он сам чукчам, он покидал мешки вниз и спустился по штормтрапу в лодку. Лодка отошла. Одарив нас еще разок своей, видимо редкой до драгоценности улыбкой, чукча отвернулся, скорее всего, вычеркнув нас, как странный сон, навсегда из своей памяти.
Дав ход, мы пошли вдоль низких теперь, без малейших признаков растительности берегов, дальше, на запад, обходя по разводьям большие и малые льдины. Судя по ледовым картам, кромка тяжелых льдов была уже недалеко, в районе мыса Шмидта.
Заступив на вечернюю вахту, я увидел вокруг все то же самое – льды и разводья. Судно шло довольно быстро, уворачиваясь от больших и беря на таран маленькие льдины, раскалывая их и подминая под себя. Солнце постепенно садилось. Все было бы как обычно, но когда оно, прижавшись к горизонту, тут же приподнялось над ним и пошло по своему кругу, стало окончательно ясно, что мы за полярным кругом и ночь наступит еще не скоро.
Только на следующий день, к обеду мы подошли к кромке. Там уже стояли два судна. Они вошли в разводье на краю огромного, до горизонта ледяного поля и стояли так, не отдавая якорей. Мы сделали то же самое, найдя такую же заводь на краю, недалеко от этих судов.
- Ну что же, в журнал запишете, что стоим в ожидании улучшения ледовой обстановки. Внимательно следите за льдами. Если что – звоните, - сказал капитан и ушел с моста.
И пошла рейдовая вахта. Можно заниматься корректурой карт, заполнением всяческих журналов и так далее, не забывая при этом время от времени осматривать горизонт и проверять свою точку по радару. Это было совсем не просто, так как берег представлял собой практически ровную, тусклую линию без мысов и ориентиров.
К сдаче вахты я подслушал на ультракоротковолновой радиостанции разговор штурманов с тех двух судов. Оказалось, что на одном из них есть спутниковая станция и он продиктовал другому координаты. Естественно, я их тут же записал и нанес на карту. Жизнь налаживалась!
Пообедав, с удовольствием растянулся на диване и в необычной для судна тишине задремал. И приснилось мне, что в каюту вошла буфетчица… Подойдя ко мне, она вдруг размахнулась и я увидел, что в руке у нее большой чайник. С силой выбрасываю руку, чтобы не дать ей ударить меня! Просыпаюсь от сильной боли – удар моей руки пришелся на угол стола. Сбита кожа на косточке и явно намечается синяк. Сел на диване и вслух рассмеялся. Великолепно! Можно смело вызывать психиатра…
Вечерняя вахта была скучной и однообразной до тошноты… Матроса опять сняли с вахты. С тоски начал что-то напевать про себя, а потом – вполголоса… Позвонили. Объявил фильм. Снова тишина. Хорошо им там, внизу - сидят себе, кино смотрят. А тут майся…
Прошла вахта, за нею – ночь. Жизнь вошла в какое-то русло и плавно текла себе куда-то. Ничего не менялось. Завтрак, вахта, обед, сон… Потом то же самое, но во второй половине суток - ужин, вахта, сон … Что-то нужно было делать, чем-то заняться!
Утром к нам подошел большой пароход. Это была «морковка», как за их оранжевый цвет моряки прозвали очень большие грузовые суда ледокольного типа, практически ледоколы с присущими им корпусами и разными техническими штучками. Уже через полчаса выяснилось, что капитаном на нем работает друг нашего капитана. Они переговорили по радиостанции и договорились, что нашего капитана заберут вечером на их катерке к ним, в гости. Старпом, присутствующий при этом разговоре, подмигнул мне.
- Это дня на три экскурсия затянется, - шепнул Чиф и добавил, видя мой удивленный взгляд, - проверено и не раз!
Я принимал вахту у старпома, когда юркий, такой же оранжевый катерок, лавируя между льдинами, подскочил к нашему трапу. На него передали пару ящиков, и через минуту с нижней площадки трапа спрыгнул сам капитан. Катерок рыкнул басом, выбросил облачко сизого дыма на воду и, отскочив от борта, уверенно понесся по разводьям.
Ничего не произошло, все было по-прежнему, но странная мысль родилась у меня в голове: На судне нет капитана! Я прекрасно понимал, что вся власть формально теперь находится на старпоме, но…
Сменившись с вахты, я пошел в душ и выйдя, лег. Почитав чуток, выключил светильник над головой и с удовольствием ощутил, как сознание начало плыть… Разбудил меня посторонний запах. Наверное, я смог бы узнать его из тысяч других. Это был ее запах. Я не слыхал и не видел ничего - глухарь на иллюминаторе был закрыт.
- Иди ко мне, - сказал я.
- Ну вот, я знала, что ты почувствуешь меня! Я сейчас, лежи. Я прислушался к шороху ее одежды. Какой все-таки разный шорох от раздевающихся мужчины и женщины. Я сотни раз слушал в темноте кубрика, как раздеваются ребята в кубрике. Это был довольно грубый шорох, какой-то мужской звук. Вполне было понятно, что происходит – вот брюки, вот рубашка, вот пуговицы, вот молния…
Когда раздевается женщина, шорох ее одежд всегда какой-то почти неслышный, магический. Слышно, как тонким, почти комариным звуком скользит ткань по ткани, как бумажно, отзываясь в мужском теле почти болезненной истомой, скрипит капрон… Почти неслышно шлепнет тонкая резинка, щелкнет застежка… Не понимая, не видя что именно происходит, я лежал и медленно наливался этими звуками…
- Ты здесь? – прошептала она.
- Да, - почему-то тоже шепотом ответил я.
- Ждешь?
- Да…
- Ты скучал?
- Да…
- Очень?
- Очень. - И можешь доказать это?
- Наверное, да.
- А почему наверное? Ты сомневаешься?
- Нет, но…
- Никаких «но». Сегодня ты будешь самым нежным и самым ласковым мальчиком в мире. А когда я устану от такого ласкового мальчика, я приглашу тебя уже как сильного и безумного мужчину. Ты согласен, Алешенька?
Я был согласен на все на свете, что и подтвердил каким-то странным звуком, потому что в этот самый момент губ моих коснулся сосок. Я сразу понял, что это именно он, ощутив жар и аромат ее тела. Мир закружился, утонув в густом тумане таких естественных и в то же время таких странных, безумных и неутолимых желаний и горячих ощущений…
……………
- Ну все, все, дурачок! Шшш… Вдыхай глубоко и медленно выдыхай… Ах ты ж, мой маленький, такой хорошенький… И кто ж это тебя научил-то всему этому, такого сладкого?
- Никто, - с трудом, приходя в себя, - выдохнул я.
- Так-таки и никто?
- Я только один раз …это…
- Любовью занимался? - подсказала она.
- Да.
- Это правда?
- Правда, на четвертом курсе…
- И кто же эта красавица была?
- Не знаю, - сказал я и даже в темноте почувствовал, как краснею.
- Тааак… Час от часу не легче. А где это было?
- На Новый год… В педучилище… В раздевалке...
- Да… сомневаюсь, чтобы ты постиг там изыски любовных утех.
- Какие там изыски…
- Так ты хочешь сказать, что весь этот фейерверк был только в мою честь и давался впервые?
- Да…
- И что, ты по-прежнему сомневаешься в том, что я ведьма?
- Нет.
- Умничка.
- А скажи… Почему ты пришла только сегодня?
- Так было нужно. Почему ты спрашиваешь?
- Потому что капитан уехал?
- Ты веришь разговорам, которые идут по судну?
- Нет…
- И напрасно. Ты верь. На судне ничего зря не скажут. Судно – это же аквариум со стеклянными стенами, здесь ничего не скроешь.
- Так это что, получается…
- Тсс, - она закрыла мне рот своей ладошкой, - я же никогда тебе не говорила, что я – твоя. Я говорила, что ты - мой! И вот что еще… Ты не задумывайся о том, где я бываю и что делаю. Это не касается тебя и не имеет ровно никакого значения. Ты всегда думай о том, что будет, когда я приду к тебе. Только это важно. Запомнил?
- Да…
- Тогда одень меня и я пойду. Тебе нужно отдохнуть.
- Одеть?
- Ну конечно, глупенький! Ты думал, что мужчины только раздевают? А одеваться женщина что, сама должна? Нет, уж будь так добр!
- А я сумею… как нужно? Я как-то не очень знаю…
- Сумеешь. Я подскажу. Это гораздо проще, чем пароходы водить!
……………
Проснулся я до звонка телефона. Голова была тяжелая. Во мне была пустота. Я чувствовал себя выжатым, как лимон. То, что произошло ночью, не принесло мне радости. У меня было такое ощущение, что я побывал где-то, куда мне не следовало бы ходить. Это был…
- Шабаш, - неожиданно для себя вслух произнес я, держа в руке бритву и глядя на себя в зеркале. Слово для происшедшего было найдено.
Да, это была именно такая, полная свободного полета, жгучего и безудержного колдовства и необычных чувств и ощущений ночь. И не было ничего на этом свете, что могло бы хоть в чем-то ограничить нас этой ночью. Но она прошла, я уже вернулся и я был рад этому!
И тут мне вдруг стало легко и свободно. На душе стало светло и солнечно. Я быстро добрился и кувырком скатился по трапу к кают-компании, чуть не снеся при этом электромеханика. Жизнь снова была прекрасна и удивительна.
(Виктор Федоров. См. Персональный сайт victorf.ru)