4. Шило с ряпушкой и сон
Как и предсказывал старпом, капитан вернулся на третий день, к обеду. Вид у него был - не ахти. Он прошел в свою каюту, вызвал старпома и, переговорив с ним, закрылся, чтобы снова появиться через сутки.
Стояли мы в полынье или, как обозначил наше положение старпом, «болтались в проруби» больше двух недель. По информации ледовой разведки впереди были тяжелые, сплоченные, многолетние арктические льды. Ничего не менялось, только подходили новые пароходы. Нас было уже больше десятка, когда из Штаба ледовых операций пришло сообщение о том, что к нам идет ледокол. Завтра ледокол сформирует караван и пойдем в лед.
Затосковавший было от долгой стоянки народ ожил. Лица у всех стали какие-то другие, не такие серые и потухшие. Снова в кают-компании и в столовой команды начались затихшие было шахматы, вновь слышался мощный стук «козлятников» по столу, иногда сопровождаемый криком «Рыба!»
Ледокол был большой, красивый и мощный. Еще только появившись на горизонте, он стал по радио делать перекличку и составлять караван. С ледокола взлетел вертолет и куда-то улетел. Вернулся он через полчаса и снова сел на вертолетную палубу. Подойдя к судам, ледокол лихо пробежался вдоль строя и суда стали по очереди, которую установил ледокол, входить в сделанный им канал.
Мы шли четвертыми. На мосту кроме вахты был капитан. Он сидел в высоком деревянном кресле у лобового иллюминатора и не отрываясь глядя на корму идущего впереди судна , одним глазом косил то на меня то на рулевого, явно оценивая нашу способность нормально идти в караване. В принципе, моего участия практически и не было в этом процессе. Канал был такой, что выскочить из него было невозможно даже и при большом желании – кромки его были ровные и очень толстые. Главное было – не отставать и не прозевать, если судно впереди начнет замедлять движение, чтобы не въехать ему в корму.
Так и прошла моя вахта. А потом были вторая, третья, пятая. Капитан спускался с мостика только когда там оставался старпом. На моей вахте и на вахте второго он то отдыхал на диванчике в штурманской, то сидел в том самом кресле у иллюминатора.
Лед был то в разводьях и тогда караван добавлял ход, то сплошным полем и ход сильно замедлялся. Все было однообразно и спокойно. Рухнуло это спокойствие в одно мгновение. Видимо, ледокол получил информацию с вертолета, который время от времени поднимался и летал в ледовую разведку, и решил повернуть по направлению к большему разряжению во льдах. Заложив резкий вираж, ледокол пошел влево. За ним и караван. Суда с трудом вписывались в крутой поворот на довольно высокой скорости.
- Видишь ? - спросил я матроса.
- Вижу, - ответил он и повернул штурвал…
И тут происходит неожиданное. Скорее всего, наш тяжелый и довольно острый наклонный форштевень врезается в трещину, судно выходит из канала и содрогаясь всем корпусом, идет по целине. Я потерял дар речи, матрос весь белый. Капитан поворачивается и смотрит на нас.
- Ну и что теперь, господа мореходы, будем делать? – ехидно спрашивает он и одновременно переводит ручку машинного телеграфа на «полный»
- Коли вляпались, будем вылезать… - добавил он.
Судно задрожало сильнее и так, трясясь и скрипя всем корпусом, протискивалось через эту девственную целину.
- Дедушка, добавь сколько можешь, по целине идем. Нельзя тормозить, зажмет, - подняв трубку машинного отделения, сказал капитан.
Помаленьку, сбавляя скорость, мы все же шли. Лед глухо скрипел по корпусу. Чтобы выйти снова в канал, нам нужно было пройти с полмили…
- Ледокол «Иркутск», дальше сами пойдете или как? А то, может и караван поведете? – раздался в рации ехидный голос капитана ледокола. Капитан подошел к рации и взял трубку.
- За хороший коньячок, почему бы и не провести?
- Если самостоятельно сумеете вернуться в канал – сам две поставлю! – ответили с ледокола.
- Дед, все прощу на год вперед, только дай все обороты, какие можешь! – медленно, с расстановкой проговорил капитан в телефонную трубку.
Теперь судно уже не дрожало, а тряслось как в лихорадке. На мачтах тряслись тяжелые стальные блоки, все вокруг звенело и брякало. Судно скрипело и чуть ли не стонало от напряжения, медленно продвигаясь вперед. Когда до канала осталось метров двести, судно вдруг стало набирать скорость. Это было не наше место в караване, но ледокол подтвердил, что мы можем войти и в этом месте. Плавно мы вписались в канал и постепенно настроили обороты на скорость каравана.
- Молодцы, «Иркутск», могёте!
- Благодарю, готовлю рюмки, - удовлетворенно произнес в трубку рации капитан и, повернувшись ко мне и матросу, погрозил нам кулаком, но в глазах его был совсем не гневный блеск!
На вахте второго тяжелые льды закончились. Теперь вокруг нас были совсем небольшие льдины и огромные просветы. Ледокол попрощался со всеми и, развернувшись, пошел куда-то по своим делам. Капитан, как и все, поблагодарил ледокол за хорошую работу и опять сел в кресло. Минут через десять нас вызвал ледокол.
- «Иркутск», примите пакет с документами с вертушки.
- А куда ж ты денешься, - с улыбкой пробормотал капитан и добавил, чтобы я позвонил Чифу –организовать прием пакета с документами. Затем он поднял трубку и набрал номер.
- Дедушка, минут через десять зайди ко мне в каюту – разговор серьезный есть.
- Я – в каюту. Если что – звоните. И повнимательней на руле, - добавил он, обращаясь к рулевому и вышел с моста.
Ночью мы встали на якорь у устья Колымы. Утром с дежурящего в устье лоцманского судна должен был подойти лоцман, чтобы провести нас по реке. В каюту с бака я пришел в половине второго. Разделся, лег и практически сразу заснул.
Утром я допивал чай, когда в динамике раздалось: «Боцману и третьему помощнику на бак, с якоря сниматься». Поднявшись в каюту, оделся как следует, помня, что на улице все-таки Арктика. Боцман был уже на баке.
- Привет, Степаныч!
- И тебе привет, коль не шутишь! – откликнулся боцман, откручивая маховик стопора, держащего якорную цепь.
- На баке, - раздалось в динамике рации, - сообщить канат и вира.
Передаю команду боцману. Он крутит маховик устройства, подключающего барабан брашпиля, то есть якорной лебедки, к механизму и, отдав мощный стопор на цепи, включает его. Якорный канат, как по традиции моряки зовут якорь-цепь, медленно пополз. В клюзе, то есть в той трубе-ноздре, через которую идет канат, шумел поток воды, смывающей черный ил с цепи. Я внимательно гляжу на проползающие мимо меня звенья, килограмм под тридцать каждое и когда идет очередное соединительное звено, отбиваю «склянку» надраенной до сияния рындой, висящей рядом с брашпилем.
Якорь вышел из воды. Мы его так и оставили у воды. Судно дало ход, разворачиваясь носом на вход в реку. На удивление, быстро набираем довольно приличную скорость.
- Сейчас по бару пойдем скакать, - буркнул Степаныч. Я кивнул в ответ, зная, что на Колыме довольно большой бар – вал песка и ила, возникающий в месте впадения реки в море и суда, имеющие осадку 4,5 метра, буквально ползут по перепаханному за многие годы илу, обдирая приросшие к корпусу водоросли и мелкие ракушки.
Мы явно разгонялись… И вот, судно явственно стало тормозить. Ход постепенно замедлялся. Это продолжалось минут пять, но затем как будто кто-то, держащий судно за корму, отпустил ее и судно легко и весело побежало по светло-мутной, уже речной воде.
- Ну, вот и перескочили. Теперь веселее будет. Сначала мы шли по широкому руслу, но вскоре русло разделилось и мы пошли по одному из рукавов. Он был гораздо уже основного, но также достаточно глубок, чтобы мы могли идти довольно хорошим ходом. Боцман открыл пожарный ящик на баке и достал из него электрочайник, банку кофе и две большие кружки.
- Пока суть да дело, давай погреемся, Иваныч. Долго нам здесь торчать, - предложил он.
Меня не нужно было упрашивать! Мы устроились у брашпиля. Чайник, воткнутый в массивную розетку с завинчивающейся крышкой, вскоре закипел и мы с удовольствием наслаждались теплом, разливающимся внутри. Примерно часа через полтора мы стали замедлять ход.
- Оба якоря до воды, приготовить к отдаче, - раздался в динамике голос старпома.
Вскоре машина застопорилась вовсе. Мы шли по инерции. Справа, недалеко от берега было видно несколько бараков. Вокруг была сплошная тундра с ее низкой растительностью, да маленькие отдельные сопочки-курганы темнели вдали.
Через полчаса мы стояли на двух якорях посреди глубокой протоки. Еще через час к борту подошел небольшой речной грузовой теплоход. На его борту было написано «СТ-450» Моряки приняли у него кончики. На речнике конец принимал тщедушный человек неопределенного возраста. Когда все было закреплено, из деревянной рубки степенно вышел огромный детина лет сорока в болотных сапогах, видавшей виды тельняшке и накинутой на плечи стеганной ватной телогрейке защитного цвета. На голове его красовалась мятая-перемятая, практически бесформенная и засаленная черная фуражка с огромным крабом. Весь его вид говорил, что он – главный на этом корабле и все должны понимать, что все на борту этого лайнера под его контролем и любые попытки опровергнуть эту истину будут немедленно пресечены!
На СТ подали штормтрап и капитан поднялся на борт, где его встретил Второй. Я стоял на крыле мостика и наблюдал за происходящим. Мое созерцание прервал звонок. Это был старпом.
- Иваныч, есть желание размяться?
- Что именно я должен сделать, - тут же насторожился я, подозревая очередную пакость.
- Да не пугайся ты так! Я всего лишь предлагаю поработать в бригаде на самовыгрузке. И воздухом подышишь и денюжку заработаешь. Как тебе идейка, а?
- А у меня выбор есть?
- А как же, конечно же есть! Между моей бригадой и бригадой второго!
- А вахту кто будет нести?
- Капитан и помполит по очереди.
- Все понял, - сказал я в полном смятении, не зная как отнестись к предложению-распоряжению – радоваться или грустить.
- Ага, - сказал старпом,- вот и прекрасно! Учитывая твое пожелание, так и пишу - в бригаду к старпому.
- А… - попытался было вставить я, но в трубке уже были гудки.
Почти сразу же раздался звонок.
- Алексей, ты уже записался в бригаду?
- Ну и ладно, - сказал второй в ответ на мой рассказ о звонке старпома, - так даже лучше, хоть немножко поживешь нормальной жизнью! Чиф же себя не обидит – в дневную смену бригаду свою запустит!
Вскоре к нам подошел странный катер. По форме, если смотреть сверху, это была инфузория-туфелька, которую мы проходили в школе, на уроке биологии, но с миниатюрной рубкой. Все было в нем странным – странная форма, странный, хрюкающий звук двигателя, странный грязно-фиолетовый цвет и такие же странные люди поднялись с него к нам на борт - то ли военные, то ли нет… По кокардам на шапках – военные, по всему их виду – нет. Двое из них – грузные пожилые люди с кожаными портфелями в руках, а другие – молодые люди в очках интеллигентской наружности, которые вполне смотрелись бы в какой-нибудь научной лаборатории, а не здесь, в устье Колымы.
Встречал их сам старпом. Они прошли в каюту капитана и минут через пятнадцать туда полетела буфетчица с подносом. Часа через полтора на мост позвонил Чиф и сказал, чтобы я нашел второго. Он ждет его у себя в каюте. К обеду молодые уехали, а пожилые остались. Как потом сказал второй, эти люди – приемщики военного груза.
Как и предполагал второй, старпом назначил свою бригаду в день. Нам предстояло выходить с восьми утра, а бригаде Второго – с восьми вечера. Работа предполагалась минимум восемь, а если нужно – двенадцать часов. На камбузе была своя вахта – обеспечивать чай, кофе и горячую пищу сменам. В бригадах были все – матросы, мотористы, электрики, радисты.
В тот момент это заинтересовало меня лишь с одной стороны – мне предстояла совершенно свободная ночь! При этом вечер тоже был моим! Я был настолько рад этой перспективе, что даже брошенное на бегу старпомом сообщение о том, что я буду стоять на вахте не до полудня, а до шестнадцати часов, не испортило мне настроение. К концу вахты на мост поднялся Второй.
- Есть предложение.
- Подобнее, плииз, - ответил я
- Есть официальное приглашение от шкипера СТ посидеть вечерком чуток у него на борту.
- А вахта…
- Твою вахту комиссар будет стоять, а ты с утра на работу выходишь. Забыл, да?
- Понял. А Чифу надо сказать?
- Значит так, сменишься - приводи себя в порядок и заходи ко мне. Чифу я сам скажу.
Так я и сделал. Сменился, быстренько заполнил журнал и, спустившись, нырнул в душ. Через полчаса я стукнул в дверь каюты второго.
- Заходи, Иваныч.
На столе стояла ополовиненная бутылка конька, пара рюмок и остатки минимальной закуски – сыра и колбасы. Ревизор как раз наливал себе и тому экзотическому шкиперу с СТ, в гости к которому мы и собрались.
- Знакомьтесь, мужики.
- Алексей, - сказал я и подал шкиперу руку.
- Серёга, - совершенно неожиданно прозвучало в ответ и моя рука утонула в его огромной и жесткой ручище.
- Ну вот, теперь закрепим знакомство и можно двигать.
Мы выпили по стопке и засобирались.
- Вы, ребята, идите, а я через полчасика подойду, - сказал Второй и исчез.
Каютка у шкипера была совсем маленькая. Узкая кровать за шторкой, маленькая раковинка с пятнистым зеркалом над ним, деревянный двустворчатый рундук, угловой диванчик и стол. Самое необычное было – это иллюминатор. Он был почти как небольшое окошко в дачном домике – деревянная рама, стекла…
- Ряпушку ел когда? - прервал мои размышления Серега.
- Тогда тебе повезло, – продолжил он в ответ на мое мотание головой, - у меня как раз созрел ящичек. Идем, глянешь.
Мы прошли на корму. Он открыл металлическую дверь. Там была кладовка для разной палубной утвари – на полках лежали стропа, блоки, скобы, какие-то железки, фонари и прочий скарб, который может понадобиться на швартовке или при грузовых работах. Взяв с полки видавший виды тазик, Серега подвел меня к большому металлическому ящику, когда-то выкрашенному в красный цвет. По идее, в нем должен быть пожарный песок. Песка там не оказалось, зато там находились несколько плоских, плотно сбитых деревянных ящиков с крышкой. Когда он открыл верхний, я увидел, что там спинка к спинке, плотно уложена рыба, покрытая тонким слоем прозрачного сока-тузлука. Судя по спинкам, это была довольно полненькая рыбка, похожая на селедку или даже на ивася средних размеров.
- Ну вот, это и есть наша колымская ряпушка! Набросав полный тазик рыбы, он закрыл ящик.
- А зачем так много? - наивно спросил я.
- Много?! – удивился Серега,- не успеешь и оглянуться, как снова бежать придется!
Второй был уже на палубе СТ и принимал сверху довольно увесистый картонный ящик, который на тонком кончике спускал атрос.
- Ну вот, и я здесь, - сказал Второй, ставя на пол коробку. Оттуда появились три булки свежего судового хлеба, пара палок колбасы, лимон, пакет яблок и пара бутылок водки.
- Замечательно, - сказал Серега, - можно и начинать!
- Сереж, там в ящике еще килограмм пять картошки и пара килограмм лука.
- Вот это класс! Это мы сейчас, быстренько…- сказал он и громко заорал, обращаясь в никуда, - Валюшка, шагай сюда!
Почти немедленно в дверях появилась кругленькая, румяная женщина лет тридцати с яркой, цветастой косынкой на голове и в белом, явно нарядном переднике.
- Вот, Валентина, это - штурмана с судна. Не ударим в грязь лицом?
- Не ударим, Сергей Николаевич, - слегка покраснев, но совершенно беззастенчиво оглядывая нас, ответила женщина тонким, приятным голосом.
- Ну и славно. Здесь картошка и лук. Изобрази нам что-нибудь на закуску, только побыстрее. Договорились?
Я хотел было встать, чтобы помочь ей с ящиком, но Серега жестом остановил меня и, взяв ящик, вышел из каюты. Вернулся он через пару минут с плохо стертыми следами яркой помады и с тремя большими луковицами. Достав огромный нож, он стал рубить ряпушку на серой оберточной бумаге. Слова «нарезать» или «разделывать» никак не вязались с тем, что он делал. Все происходило элементарно просто - он рубил рыбу на три части. На этом процесс ее разделки заканчивался. Мы со Вторым почистили лук и Серега тут же и его нарубил на крупные куски.
Открыв рундук, он достал большой свернутый кусок белой ткани и оторвал нам примерно по метру. Учитывая отсутствие вилок, это было то, что надо! Тут же на столе появились граненые стаканы и графин с водой.
- Я не запиваю, - сказал Второй.
- Неее, - протянул Серега, - я не люблю чистый - сушит больно уж.
С этими словами он поставил на стол бутылку с этикеткой «Спирт питьевой». Мы с Николаем переглянулись.
Первую выпили в некотором напряжении. Благо, курсантские годы дали всякий опыт, вот и спирт тоже научили пить. Наука нехитрая, но если не знать ее – можно и на беду нарваться. Прежде чем выпить чистый спирт, нужно обязательно и до конца выдохнуть воздух из легких. Выпив – опять выдохнуть и тогда все будет нормально. Если выпить на вдохе – можно обжечь гортань. И еще один момент – запивать совсем чуточку, только чтобы «задавить» спирт, а не разбавить его в желудке! И главное – закусывать, закусывать и еще раз закусывать!
Вот, малосольная рыба для этого – просто идеальная закуска! Мы смотрели как Серега ловко расправлялся с ряпушкой. Одним движением пальца он вычищал внутренности и взяв кусок двумя пальцами за хребет, вытаскивал его изо рта, оставляя там всю рыбью мякоть! Острая необходимость закусить не оставляла нам возможности пофилософствовать насчет гигиеничности и эстетичности этого процесса, так что, мы стали делать то же самое!
Боже, что это была за рыба! Это было чудо какое-то! После первого же тоста я съел две рыбки, оставив только головы, хвосты и хребты. Я был не один такой за столом. Рыба таяла на глазах в тазике.
- Ну что, много ряпушки? – подмигнул мне Серега.
- Да…боюсь, с таким аппетитом ящичка может и не хватить, - засмеялся я.
- Хватит, - ответил Серега, - мы позавчера много взяли, хороший замет получился!
- Так она всего два дня солилась? – поразился я, с сомнением прислушиваясь к тому, что происходит в моем животе. Там было тихо.
- Не боись, Леха! Мы и на следующий день ели – живы все. А под шильце – тем более!
В моей голове к этому моменту была уже довольно уютная обстановка – я всех любил и все любили меня. Все было так замечательно, так здорово! Вторая проскочила еще легче, чем первая. Мне стало вообще замечательно жить на этой Земле! Рыбка - класс, компания – класс! Не хватало чего-то, а чего – я не мог понять.
Все встало на свои места, когда в каюту вплыла Валентина, несущая тазик с дымящейся картошкой в мундирах.
- А Валюше налить, - забеспокоился я и тут же осекся, наткнувшись на острый, внимательный взгляд Сереги. Я сразу понял, что он не очень-то хотел бы, чтобы она с нами пила сейчас и здесь. Второй же, то ли не увидев Серегиного взгляда, то ли во взгляде не осталось больше силы, настаивал и Серега нехотя встал, достал стакан и пододвинул ей тяжелый металлический стул.
Я навалился на рыбу и, обжигаясь, заедал ее картошкой. Все было прекрасно, вот только что-то стало с резкостью в глазах. Образы то расплывались, то опять собирались в нормальные. Я помню, что еще пил и ел… Единственное, что даже и в этом состоянии четко отпечаталось в моей голове – Серега и яблоки. Это было совершенно необычное зрелище.
Все люди по-разному едят яблоко. Кто-то, вгрызаясь, откусывает чуть ли не половину и, давясь, старается быстрее пережевать его, чтобы снова, как будто за ним гонятся, отхватить кусок побольше. Кто-то откусывает помаленьку и размеренно, не торопясь, жует, стараясь делать это как можно тише. Кто-то чистит яблоко и, нарезав его на дольки, степенно и красиво их съедает. Кто-то причмокивает, кто-то чавкает. Одним словом, по тому, как человек ест яблоко, можно много чего о нем понять!
Так вот, Серега не ел, он перерабатывал яблоко! Зрелище не для слабонервных эстетов! Откусив небольшой кусок, он быстро-быстро, подобно кролику, мелкими резкими движениями, стуча при этом зубами, измельчал его передними зубами. Потом, высосав сок из полученного, выплевывал сухой остаток себе в кулак и, положив его в тарелку, отправлял в рот следующую порцию яблока. В конечном итоге на его тарелке лежала кучка мелко переработанного яблока и маленький корешок. Все остальное пошло в дело.
Проснулся я от вселенской, непереносимой жажды. Язык во рту, казалось, распух и я не мог ни пошевелить им, ни сглотнуть – сухо там было, как никогда сухо. Попытался сесть. С третьей попытки получилось. В каюте было довольно светло, но я ничего не узнавал. На окне-иллюминаторе была цветная занавеска. Дивана не было. Вместо него – маленький столик и стул. На столе стояли две мягкие игрушки. Каюта явно женская, подумал я и посмотрел на кровать рядом с собой. Там не было никого.
Мои размышления прервал какой-то грохот. Я с трудом, перебарывая тошноту, отодвинул занавеску. Не глубокий, широкий трюм был открыт. Солдаты, человек пять, разносили мешки с поддона, поданного судовой лебедкой, по трюму. Я взял будильник со стола. Стрелки показывали почти четыре часа утра.
- Таак… Чудненько… Где Второй? – с этой мыслью, хватаясь руками за все подряд, я двинулся к выходу. Выйдя в узкий коридор, я узнал соседнюю дверь – это была каюта шкипера. Постучав, я не услыхал ответа. Открыв дверь, я чуть не поперхнулся тугим, тяжелым запахом вчерашней пьянки и перегара. На столе лежала одна наполовину очищенная картофелина , куча рыбьих останков и графин. Это было то, что мне нужно! Я ринулся к нему. Раздался грохот – по пути я сшиб несколько пустых бутылок. Все это – потом, а сейчас – вода! Я схватил графин и с жадностью, захлебываясь, стал пить.
- Остановись, не пей! – раздался с кровати голос Сереги.
- Почему? – прохрипел я обожженными связками.
- Шило мы пили, а спирт нельзя похмелять водой – плохо будет тебе! Ответил он и отодвинув шторку. Краем глаза я увидел, что рядом с ним кто-то есть. Он задернул шторку и как был, в черных «семейных» трусах и тельняшке, залез в рундук и достал бутылку.
- Нет! Я не буду! - в ужасе попятился я.
- Да ладно тебе, не боись ты! Я же понимаю…не шило же предлагаю, а водку.
Не знаю почему, но этот довод меня совершенно успокоил и я принял стакан, наполненный на треть водкой и графин.
- Сергей Николаевич, там под газетой пара кусочков рыбки есть, - раздался из-за шторки голос Валентины.
- Угу, буркнул он и, отвернув газету, подал мне кусок. Я сжевал его, запил водой и почувствовал, что мир постепенно начинает возвращаться в свое нормальное состояние.
- Ну что, оживаешь? – спросил Серега, глядя на меня и почему-то улыбаясь хитрющей улыбкой.
- Ага. А где Второй?
- Так он же еще часов в десять ушел к себе.
- А я...
- А ты раньше спать пошел – Валентина тебя пристроила в своей каюте. Ты что, не помнишь?
- Не-а…
- Ну и ладно, теперь можешь и домой – в душ сходи, попарься подольше– все и пройдет, к утру будешь как стеклышко! Горяченького бы тебе сейчас поесть – совсем хорошо было бы!
С трудом поднялся по штормтрапу. Сергей страховал внизу. Второго на палубе не было. Видимо, где-то прикорнул… По пути в каюту решил заглянуть на камбуз – может чего осталось с ужина. Открыл дверь, включил свет. На большой печи стоят какие-то кастрюли. В одной – компот, во второй – просто вода.
- Так-так-так. И что это здесь происходит? - раздался женский голос. Онемев от неожиданности, я замер и оглянулся. В дверях, руки в боки, стояла она - буфетчица.
- Никак, мой милый проголодался? Аль еще по какой причине не спится?
- Да я это… так есть захотелось… мы тут со вторым …
- Второго-то я видела, когда и как он вернулся, а вот тебя, Алешечка, что-то не приметила!
- Да я …
- Ну-ка, ну-ка…повернись ко мне, - прервала она меня, - дай-ка я посмотрю на тебя. Что у нас здесь?
Она долго и очень внимательно разглядывала мое лицо. Затем, не выражая ни малейших признаков того, что принимает во внимание мои желания и ощущения, расстегнула мою рубашку и стала меня обнюхивать всего, бесцеремонно поворачивая и шумно втягивая воздух носом. Совсем как пес, подумалось мне.
- Ну ладно, допустим… похоже – нет, не было, - бормотала она себе под нос и добавила, обращаясь уже ко мне, - ох, смотри мне, котик! Доиграешься, мой сладкий! Не дразни меня! Что пили-то?
- Шило, - сказал я.
- Вот, психи ненормальные! Полтрюма водки и полтрюма коньяка привезли - вам мало? Сядь вон там, кормить буду.
Горячий борщ со сметаной каждой ложкой разливался по телу горячей волной, возвращая меня к жизни. Объевшийся, со слипающими глазами, я был готов идти в каюту, чтобы там вздремнуть немножко, но у моей спасительницы был иной план.
- Вперед, в душ! Под горячую воду. И раньше, чем через полчаса, чтобы не выходил! Я проверю. Кстати, не забудь в зеркало посмотреться перед тем, как воду включать.
Я вошел в душевую, разделся и, подойдя к зеркалу, висевшему на переборке, взглянул на себя. Увидел я не совсем то, что ожидал. Вся моя физиономия была перепачкана губной помадой. Я оцепенел, вспоминая и ехидную улыбку Сереги и «обнюхивание» на камбузе… Самое обидное – я ничего не помнил. Кто это был, сомнений не было - кроме Валентины женщин там не было.
Ровно в половину восьмого, свежий и бодрый, я вошел в кают-компанию.
Работа в трюме была не сложная - стропить конструкции, поддоны с мешками, бочки и тюки. Лебедчик поднимал все это и переносил груз на СТ. Время летело быстро, весело. Народ, подогреваемой мыслью о том, что все это хорошо оплачивается, причем сразу же здесь и наличными, работал здорово. Старпом был наверху, одновременно руководя действиями бригады в трюме и работой лебедчика, показывая ему условными движениями что и как делать. Незаметно подошло обеденное время. Быстро поев прямо на палубе, куда принесли бачки и тарелки, я пошел в подшкиперскую и там, на тюках ветоши и бухтах канатов отключился. Как мне показалось, меня сразу же и разбудили – обеденный перерыв закончился.
К вечеру мы закончили погрузку СТ. Закрыв трюм, он принял кончики и дал ход. На корме стояла Валентина. Я махнул ей рукой. Она ответила тем же и как мне показалось, хитро подмигнула мне. Машинально я повернулся в сторону нашей надстройки. В иллюминаторе кают-компании стояла Лида. Не знаю почему, но мне было все равно, что она увидела и что об этом подумает. А потом к трапу подошла хрюкающая «инфузория» и забрала своих людей, сообщив нам, что баржи-самоходки под остальной груз будут утром. Это означало, что ночные вахты будет нести рабочая смена Второго. А у меня – опять вся ночь была свободна!
Кино в столовой я не досмотрел – глаза мои слипались и я никак не мог удержать в голове нить сюжета. Встав, пошел в каюту и, поставив глухари на иллюминаторы, упал в постель и мгновенно отключился.
Мне снился сон. Это был такой сон, какие часто снятся очень молодым людям… Это был очень бесстыдный и сладкий сон. Закончился он взрывом, заставив мое тело выгнуться дугой. Мне было и сладко и немножко стыдно… Ну, да это же во сне произошло, подумал я в полудреме и хотел было повернуться на бок, чтобы снова уснуть.
- Ну вот, теперь я за тебя спокойна - жить будешь! – раздался в темноте Её тихий смех и когда я хотел вскочить, она удержала меня, положив мне на голову свою мягкую, теплую и практически невесомую ладошку.
- Тихо, тихо, миленький… Это тебе приснилось, спи…меня нет…
(Виктор Федоров. См. Персональный сайт victorf.ru)