15. Маленькое чудо

- Нет, не провожай меня. Еще совсем не поздно и на улице светло, возвращайся на судно, - сказала Аленушка, когда мы остановились у проходной.

- Когда мы встретимся?

- Давай мы с тобой договоримся. Мы встретимся только в том случае, если оба не сможем не встретиться. Ты ничем мне не обязан и ни в чем не виноват. Это я сама все придумала и я сама все сделала.

- Так все просто? И только то – ты захотела и сделала?

- Не обижайся. Ты вел себя как нормальный мужчина и настоящий джентльмен. Ты увидел перед собой хорошенькую женщину и захотел ее, а она это твое желание еще больше подогрела, потому что сама хотела этого. И мы оба получили то, что хотели. И все! Ни у тебя, ни у меня не было и не могло быть никакой любви через пару часов после знакомства, а если ее не было, о чем разговор? Все, Алешенька, я бегу! Дай, я тебя чмокну.

- И все таки, Аленка, дай хоть телефон, - крикнул я вдогонку.

- Захочешь – все найдешь сам, но не раньше, чем через месяц – я уеду послезавтра.

- Куда? – крикнул я уже в пустоту.

Придавленный грузом происшедшего, злой на себя и на весь белый свет, я поднимался по крутым трапам дока. Домой не хотелось. Хотелось напиться. Пойти в ресторан, что ли? Да, это неплохая идея. Наспех переодевшись, иду в город. Завод почти в центре города, рядом с железнодорожным и морским вокзалами. И там и там есть рестораны.

Долгих колебаний не было. Я вдруг почувствовал острый голод. Это и стало определяющим фактором в принятии решения. Еще в курсантские годы я знал, что самые вкусные пельмени и шашлыки готовит «Гудок», как все называли ресторан при железнодорожном вокзале. Туда я и направился.

Ресторан был полон, швейцар никого не пускал, но десятка гардеробщику открывает любые двери. Он сам провел меня через «кордон», не обращая внимания на возмущение менее удачливых кандидатов в клиенты ресторана.

В большом зале с высоким, украшенным лепниной потолком, действительно было много людей. Густой сигаретный дым поднимался вверх. Музыканты только собирались играть. Меня подсадили к трем пожилым людям. Заказав пельмени, рыбку и прочие вкусности, я не забыл и про триста грамм коньячка. Пока все это готовилось, мне не оставалось ничего другого, как только разглядывать посетителей.

В зале было много военных. Это обычное дело здесь, во Владивостоке, ведь весь город – сплошная крепость, забитая воинскими частями и кораблями. Да и сами вокзалы – тоже части военной машины в большой доле, переваривающие все перемещения сотен тысяч людей в одежде черно-синего цвета или цвета хаки.

В углу зала сдвинуты столы и человек двадцать женщин самого что ни на есть интересного возраста, что-то весело праздновали, делая вид, что ни на кого не обращают внимания. Это им плохо удавалось, потому что их сканирующие взгляды, жаркими очередями пронизывающие зал, говорили об обратном.

Заиграла музыка и зал немножко оживился. Несколько пар вышли на отделанный латунными листами, отполированный до зеркального блеска ногами, танцевальный «пятачок» перед эстрадой. Лысый, тщедушный саксофонист в потертом зеленом пиджачке играл очень недурно и, когда зазвучало легендарное танго «Маленький цветок», зал благодарно встрепенулся. Сразу несколько мужчин в полевой форме ринулись к «дамскому» столу. Пары отовсюду шли к пятачку.

Сакс стонал и мучался в чувственных пассажах. Музыкант настолько преобразился, что я завороженно смотрел на него и мне казалось, что извлекаемые им звуки рождаются не губами и пальцами на инструменте, а всем его извивающимся в чувственном экстазе телом. Я поймал себя на том, что даже задерживаю дыхание, переживая за то, как он сможет выйти из очередного умопомрачительного пассажа. Это было настолько здорово, что когда прозвучал последний, с надрывом звук, зал разразился аплодисментами, но не теми, что дежурно звучат в ресторанах после очередного танца, а совсем концертными, настоящими овациями!

Это было как раз то, чего просила моя душа в тот вечер. Тяжесть в груди и ком в горле, возникшие то ли от музыки, то ли от коньяка, то ли от всего вместе, наложенного на случившееся, становились все тяжелее и тяжелее. Коньяк уже не помогал. Постепенно пьянея, я не ощущал облегчения. Горячие взгляды, бросаемые от соседнего столика симпатичной молодой женщиной, падали на неблагодарную почву. Мне никто не был нужен, я ничего не хотел. Единственным, что доставало до моей души, разрывая ее в клочья, была музыка - этот сумасшедший, колдовской звук сакса, растворяемый в тягучем, обжигающем коньяке.

Дойдя до предела и чувствуя, что под действием этих двух факторов глаза уже вот-вот станут мокрыми, я расплатился и пошел на судно. По пути выяснилось, что я довольно неплохо набрался, однако никаких приключений на мою долю в тот вечер не выпало. Вахтенный матрос помог мне безопасно добраться до каюты и, рухнув на диван, я уплыл в пустоту под продолжающий звучать в голове сакс.

Проснулся от громких голосов в коридоре. Взглянув на часы, с удивлением обнаружил, что уже девятый час. Я проспал завтрак. Хорошо хоть, что вахта моя завтра, а не сегодня, подумалось мне. Приподнявшись, ощутил тошноту. Понятно. Сейчас – душ и только душ. Горячий, оживляющий. Раздевшись, я нырнул в душевую и повернул кран. Прошипев что-то, несомненно ругательно-неприличное, кран умер, одновременно вернув меня к действительности – мы стоим в доке и с водой проблемы. Одновременно всплыло и все остальное.

Итак, прервал я деятельность своего сознания в сторону воспоминаний, начался новый день и надо работать. Займусь-ка я…

- Иваныч, жив, что ли? Помощь не нужна? – раздалось одновременно со стуком в дверь.

- Да жив, куда я денусь! Заходи, Юрий Петрович!

- Ну и дух у тебя в каюте! Иллюминатор открыть?

- Да я сам, - слабо возразил я, пытаясь попасть ногой в штанину.

- Ага, вижу. Открою все же, а остальное все сам сделаешь. Кстати, на доке есть неплохая душевая для экипажа. Если хочешь – покажу. Ну, да ладно. Я буду в каюте. Оденешься – зайди.

- Понял, зайду.

Минут через пятнадцать захожу к Чифу.

- Садись, Иваныч. Кофе будешь? Чайник только закипел.

- Буду.

- Чего я позвал-то тебя, - наливая кофе, начал старпом издалека. Я насторожился, - вчера утром был в кадрах. Был разговор о тебе. Да не напрягайся, просто отпуск у тебя уже образовался большой, да и выходных поднакопилось. Кадры предлагают тебе после ремонта пойти в отпуск. Как думаешь?

- Вот как…

- Да ты не торопись, время еще есть, подумай. А вообще-то, сейчас строго с этим, не дают отпуска копить. Так что, готовься крепко погулять! Я смотрел, у тебя уже больше сотни выходных да праздничных дней с двух судов накопилось. Плюс к этому отпуск – месяцев пять гулять будешь.

- И что мне делать столько месяцев?

- Не так спрашиваешь! На что мне гулять эти месяцы – так нужно спрашивать, - засмеялся старпом, - да тебе ли говорить об этом, холостому - не женатому!

- Ладно, Петрович. Ты что-то насчет душа говорил…

- Говорил. Сейчас, похмелю тебя чуток и покажу, - с этими словами он открыл холодильник, достал бутылку водки и, налив стопку, подал мне.

- Ну вот, я что, один буду пить?

- Ладно, я с тобой тоже, символически, чуток.

Работа все лечит. Чиф дал мне задание - вместе с боцманом делать полную ревизию аварийного инвентаря и снабжения. Этим мы и занимались несколько следующих дней. Мы с боцманом проверяли и пересчитывали все блоки, скобы, брусья, доски, упоры, маты и пластыри, а плотник с матросами все это красили в голубой цвет, маркировали и складывали на штатные места. Потом пошло шлюпочное, за ним - противопожарное снабжение. Все нужно было проверить, составить акты на списание и заявки на пополнение. Работа кропотливая и живая. Она очень хорошо отвлекала и дни мелькали один за другим.

Вечерами тоска вновь наваливалась на меня, но я старался от нее уходить. Немного помогала опять – таки музыка. Наушники на голову и – на диван. Однако же, наушники снимались и снова передо мной вставала она. Никак не хотела отпускать меня эта Аленка… Я пытался трезво анализировать все происходящее. Люблю ли я ее? Что я о ней знаю? Нужна ли она мне? Готов ли я прожить с ней всю жизнь? Нужен ли я ей? А если нужен, то для чего? И много-много еще было вопросов. На все был один ответ - не знаю, не знаю, не знаю.

Дома, родителям говорил, что очень устаю на работе. Они понимающе кивали головами, но по глазам мамы я видел, что она уж точно все чувствует и действительно, все понимает. От этого становилось еще тяжелее.

Время бежало своим чередом. Красиво покрашенные, с зеленым переменным поясом и белой, четко отбитой ватерлинией, мы вышли из дока и встали кормой к причальной стенке завода. С утра на борт поднимались слесаря и «трубачи» в сверкающих промазученных робах, интеллигентного вида электрики и радиоспециалисты. В машинном отделении вынимались из двигателя огромные поршни, разбирались какие-то механизмы. Что-то увозилось в цеха, потом возвращалось. Эта круговерть прекращалась к семнадцати часам. Чем было хорошо у стенки - все на судне работало. После доковых лишений и ограничений жизнь казалась раем! Жизнь на судне текла своим чередом. Часть экипажа сменилась. Новые лица появились и в палубной, и в машинной команде.

Наступил и мой черед. В один из дней ко мне подошел матрос и сказал, что был в кадрах и там ему передали записку для меня. В записке сообщалось, что меня ждут завтра, к девяти утра.

- Привет, Иваныч! Ну и как, наработался? Может, отдохнем чуток? – приветствовал меня инспектор по штурманам.

- Да как сказать. С одной стороны, вроде бы как и наработался, а с другой… Ну что я буду делать столько времени?

- А мы поможем решить эту проблему, - вмешался вдруг человек, сидящий на одном из стульев вдоль стены.

- Васильев, инструктор бассейнового комитета профсоюза моряков, - представил его инспектор.

- Так вот, сейчас формируется пара туристических групп. Почему бы вам не слетать куда - нибудь?

- Вот и замечательно, - воскликнул инспектор, не дожидаясь моего ответа, - в следующий понедельник замена тебе будет на борту.

Шел я на судно и думал. Мне было обидно - почему все время решают за меня? Одна решила, вторая… Кадры решили, профсоюз решил, все вокруг решают за меня, а когда я сам-то что-то буду решать? Я живу или не живу, это моя жизнь или чья-то, в конце-то концов?

Когда я поднялся на борт, мысли эти ушли в сторону и я быстро успокоился. Как-то явственно я почувствовал, что действительно устал и хочу отдохнуть. Это как в беге на длинную дистанцию. Бежишь, бежишь, а когда впереди показалась финишная черта, ноги вдруг становятся ватными и приходится делать такое усилие, что его хватило бы на добрый круг.

Все грузовые документы были в порядке и передавать мне, собственно, было нечего. В понедельник утром пришел мой сменщик. Посидев пару часов за бумагами, поговорив немножко, мы пошли к Мастеру на доклад.

- Ну что же, Алексей Иванович, счастливо отдохнуть. Спасибо за работу. Моя характеристика на вас отправлена в отдел кадров и Службу мореплавания.

- Спасибо, Сергей Петрович.

Выйдя от капитана, зашел к Чифу.

- Петрович, ухожу я уже. Мастеру доложился.

- Ну что же, удачи тебе, Иваныч! Ты нормальный мужик и надеюсь, мы еще встретимся.

- Спасибо, Петрович. И мне было приятно с тобой работать!

- Давай, попутного тебе…

- Петрович, э… я вот… все хочу спросить…

- Не говори ничего. Я все понимаю. Она уехала на запад, к тетке. Родителей нет, откуда-то из деревни она. Ни телефонов, ни адреса, ничего нет. Вернется - возьму через Нину Андреевну адрес или телефон и дам тебе знать, где бы ты ни находился. И чего их так мотает по свету, а? Ладно – мы, нам по штату положено, а им чего не сидится?

- Не знаю, Петрович. Как-то странно все и даже не знаю, что и как мне делать.

- А просто живи, вот и все дела. Время, оно все поставит на свои места. Отдохни, погуляй как следует, размагниться. Пусть все идет, как идет, а там все разъяснится и уляжется.

С тем я и пошел. На корме попрощался с боцманом и матросами, которые, ловко орудуя свайками и мушкелем (такелажные инструменты для работы с тросами), делали сплесень (сращивание двух концов сплетением) на толстенном, жестком швартовном конце. Длинная сходня прогибалась подо мной и с каждым ее качанием, как бы толчками, рвались те невидимые нити корешков, которыми успел прирасти к этому судну и его людям. И так – каждый раз, покидая судно, рвешь что-то в себе, оставляя когда маленькие царапины, а когда и большие, кровоточащие раны на душе.

С другой стороны, работать все время на одном и том же судне, если ты не капитан, было бы не очень хорошо. Редко, кто из штурманов или механиков решается на такое. Все дело в том, что судно каждой серии – это довольно уникальное сооружение со своими механизмами, устройствами, особенностями. Казалось бы, серийное судно - оно и есть судно, что в нем особенного? Все рассчитано, все стандартное и сделано по одним и тем же чертежам и должно быть одинаково. На самом же деле, это далеко не так. Даже суда одной и той же серии отличаются друг от друга как люди – близнецы. С виду одинаковы, а характеры, поведение совершенно другое. Да и при строительстве что-то меняется, делается иначе. Я уж и не говорю о судах разных типов. Это - контейнеровозы, пассажирские, навалочные, танкера, ледоколы и многие-многие другие. Человек, посвятивший себя одному судну, обрекает себя на то, что только его и будет знать, только на нем и сможет работать, как огня боясь других. Это можно сравнить с профессиональным водителем, который умеет ездить только на автомобиле ГАЗ-51, а на другие боится садиться. Кому он такой будет нужен?

Вот с такими мыслями я и шагал с легким чемоданом в руке по порту в сторону проходной, где всегда дежурят такси, готовые отвезти тебя хоть на край света…

Резкий, неприятный звонок разбудил меня утром.

- Да, второй, - ответил я, машинально поднеся к уху трезвонящий будильник, и тут же расхохотался, мгновенно проснувшись от комичности ситуации.

- Ты чего, сынок? – спросила мама, заглянув в гостиную, где я и спал на диване.

- Да вот, начинаю привыкать к тому, что звенеть по утрам может не только телефон.

До обеда я крутился по разным кабинетам в кадрах и в управлении пароходства, собирая подписи.

- Ну что, Алексей, до декабря гуляй, - сказал инспектор в кадрах, - а сейчас дуй в бухгалтерию, сдай там свой аттестат и обязательно зайди в Баскомфлот. Там тебя уже ждут.

- Насчет поездки?

- Конечно.

- А куда?

- Не имею понятия, да и какое это имеет значение? Не работать же полетишь, а отдыхать! Да еще и за счет компании почти, всего чуток и заплатишь-то - добавил он.

В Баскомфлоте мне предложили два варианта. Первый представлял собой поездку по городам и курортам двух стран – Румынии и Болгарии, а второй – отдых на курорте в Румынии. Я сразу же выбрал второе, так как отдых в постоянных переездах на автобусах меня не прельщал.

- Итак, через две недели сбор группы на инструктаж, а еще через неделю вылетаете, - сообщила мне полная, очень доброжелательная женщина, - группа ваша набрана, всего едет пятнадцать человек.

Протянув мне целую стопку всяческих бланков и анкет, которые я должен был заполнить, она указала мне на столик в углу кабинета с образцами заполнения на стенде над ним.

Две недели прошли одним длинным, серым днем. Получив непривычно большую, включившую в себя и зарплату за восемь месяцев сумму, приступил к отпуску. Куда-то ездил, с кем-то встречался, что-то смотрел… Очень неплохо помогал убивать время пляж, но и он не приносил особых радостей. Только сон давал отдых от этого полусонного состояния. Ночью просыпался от тревожной мысли, что не разбудили и я проспал на вахту…

Инструктаж был в горкоме партии. Всех нас собрали в большом зале. Минут пятнадцать сидели в ожидании начала инструктажа. Те, кто был знаком, тихо перешептывались, а остальные сидели молча, украдкой рассматривая друг друга. В группе были в-основном женщины. Кроме меня в группе был еще один мужчина - муж полной женщины лет сорока, активно общающейся с другими женщинами. Он хотел было пересесть ко мне поближе, но она взяла его за рукав пиджака и посадила на место. Все было понятно…

Наконец, дверь в зал открылась и вошли двое мужчин лет по тридцать пять - сорок.

- Здравствуйте, товарищи! Я – руководитель вашей группы и зовут меня Борис Михайлович, - представился коренастый симпатичный мужчина, немножко похожий на цыгана, - и все вопросы, связанные с поездкой сейчас, да и потом, во время поездки, можно задавать мне. А сейчас - слово товарищу …

- Давайте, уж я сам, - бесцеремонно прервал его высокий мужчина с какими-то белесыми глазами, - моё имя не имеет значения. Я проведу вам инструктаж о правилах поведения советских туристов за границей.

Дальше началось то, о чем гениальный В.Высоцкий с великолепной точностью поведал в своей песне «Инструктаж Перед».

..…..
Говорил со мной как с братом Про коварный зарубеж,
Про поездку к демократам
В польский город Будапешт:

"Там у них уклад особый, -
Нам - так сразу не понять.
Ты уж их, браток, попробуй
Хоть немного уважать.

Будут с водкою дебаты - отвечай:
"Нет, ребяты-демократы, - только чай!"
От подарков их сурово отвернись, -
"У самих добра такого - завались.

……

Заинструктированные до тошноты, мы разъехались, чтобы встретиться через неделю в аэропорту. Когда расходились, Борис Михайлович подошел ко мне.

- Алексей Иванович, - я посмотрел ваши анкеты и думаю, что лучшего помощника в поездке мне и не придумать. Да и вообще, я думаю, что мы подружимся. Все веселее будет! Ну и как, согласен?

- А почему бы и нет. А что я должен буду делать?

- Да ничего, просто время от времени помогать мне. Я далеко уже не впервые еду руководителем группы, знаю что и как, но иногда нужен помощник, которому доверяешь.

- Спасибо.

Неделя пронеслась незаметно. С чемоданом в руке и с огромной по тем временам суммой валюты в триста долларов в кармане, превышающей в несколько раз разрешенную к обмену, я стоял у стеклянных дверей аэропорта «Озерные ключи», ожидая группу.

Летели с пересадкой. Сначала на стареньком, тяжело гудящем «Ту-104» до Хабаровска, а там пересели на большой турбовинтовой «Ту-114» с удобными креслами и удивительно тихим салоном. Все было классно, за исключением корма. Иначе нельзя было назвать то, что нам подали. Несчастная курица серо-зеленого цвета, по всем признакам давно вышедшая на пенсию по старости, была совершенно несъедобна, так как ее невозможно было прокусить даже моими молодыми зубами. И пахла она чем угодно, только не курицей. Рис был сварен не меньше недели назад и успел высохнуть в твердый желтый бисер, а колбаса вообще, по краям покрылась чуть зеленоватым мохом… Пришлось ограничиться хлебом с маслом, чаем и пирожным, благо оно было нормальным.

Москва встретила нас мрачным, тяжело нависшим небом, готовым вот–вот разразиться дождем. А потом мы долго ехали в душном автобусе и часа через два оказались перед большими кирпичными строениями. Это была гостиница. По утверждению Михалыча, мы были недалеко от ВДНХ. Некоторые, которым Москва была уже знакома, бросили вещи в номерах и уехали куда-то.

- Ну что, есть предложение съездить куда-нибудь. Ты как?

- Я – за, но я впервые в Москве и ничего не знаю.

- Тогда положись на меня. Я здесь учился два года в Высшей профсоюзной школе.

- Поехали! Тем более, что мне нужно потратить лишние рубли, чтобы на вывоз не было.

- С этим мы запросто справимся, гарантирую, - громко засмеялся он.

Вечер прошел просто здорово! Впервые проехал на метро. Потом были Красная площадь и Мавзолей. Впечатлений – море! Однако же, голод - не тетка, да и авиадиета сказалась. Мы зашли в какой-то ресторан. Пожилой гардеробщик с пышными усами подлетел к нам со сладчайшей улыбкой и щеточкой смахнул что-то с плеч…

- Дай ему три рубля, у меня только десятки, - прошипел мне на ухо Михалыч.

Красивый, отделанный позолотой под старину зал… Поразило то, что все официанты в нем – мужчины… У нас, во Владивостоке такого не было ни в одном ресторане. Везде были женщины, далеко не всегда красивые и молодые.

Официант подскочил к нам ровно в ту секунду, как мы закончили смотреть меню.

- Здравствуйте, что будем заказывать?

Это был просто пир! Все было так красиво и вкусно, что совершенно незаметно, мы выпили весь графинчик коньяка и пришлось заказать еще. Музыка была негромкая, приятная. Непривычный для ресторанного состав – рояль, саксофон, ударник и гитара. Они красиво играли медленную, мелодичную музыку. Никто не танцевал.

- Не во всех так, есть и такие, где творится то же самое, что и наших ресторанах, - ответил на мое замечание Михалыч, - сюда же приходят тихо поужинать, пообщаться.

Наутро голова трещала, во рту как табун лошадей переночевал… С трудом поднялся, взглянул на часы. Было всего пять утра. На кровати напротив кто-то храпел с громким подвывом. Открыл холодильник – пусто. На окне стояла открытая бутылка минералки. Глотнул отвратительную теплую жижу. Стало еще хуже. Пошел в душ. Долго стоял под струями горячей воды, борясь с накатывающими волнами тошноты. Вскоре чуточку полегчало.

Давно не бритый, заросший черными курчавыми волосами мужчина, сидел на своей кровати, уже одетый.

- Привэт! Я – Ашот.

- Здрасти, Алексей, - ответил я и подал руку.

- Надолго здесь?

- Нет, в девять часов автобус придет за нами и поедем на вокзал.

- Турыст, да?

- Ну да, в Румынию, группа у нас.

В дверь постучали.

- Захады! - крикнул Ашот.

Дверь открылась. В проеме стоял Михалыч.

- Доброе утро, - он протянул нам по очереди руку, - дай, думаю, проведаю – жив или нет?

- Да жив я, правда не очень…

- Так в чем же дело? Надо полечиться. Думаешь, я чего так рано зашел? – с этими словами он достал из внутреннего кармана плоскую бутылочку с коньяком, а из бокового – плитку шоколада «Аленка».

- Давай, Ашот, с нами, - пригласил я соседа.

- Хорошо, но випьем мы тогда не это, - он с брезгливостью ткнул в бутылку толстым, корявым пальцем, - а вот что…

Открыв чемодан, стоящий рядом с кроватью, он достал из него плоский деревянный бочонок примерно на пару литров, окованный чеканными медными обручами.

- Вот, что мы сейчас будем пробовать.

Поставив бочонок на стол, он достал большой пакет. Это был виноград. Не тот виноград, который обычно привозили к нам во Владивосток осенью, мелкий и сильно давленый, а большие кисти свежайшего, покрытого чуть седоватым налетом, крупного винограда.

Коньяк из бочонка оказался просто потрясающим! Тягучий, обжигающий, он так приятно и уютно устроился в моем организме, что мне стало весело и радостно. Михалыч заметил это и когда Ашот стал наливать по третьей, остановил его.

- Только на донышке и все. Нам хватит, скоро в дорогу!

- Понял, дорогой, остальное випьете в дороге!

Все наши попытки отказаться принять бочонок и виноград, наткнулись на твердую стену. Делать было нечего. Я достал из чемодана пару баночек икры и протянул Ашоту.

- Спасибо, дорогой, - за ваше здоровье съем дома с детьми.

Наш вагон оказался плацкартным. Получив постель, я забрался на верхнюю полку и почти сразу задремал под мерный стук колес.

- Ау-у! Молодой человек, так все самое интересное проспите! - я открыл глаза и увидел перед собой смеющееся яркими пухлыми губами миловидное лицо. Это была одна из «наших» женщин. Я запомнил ее еще с инструктажа, на котором она выглядела очень строго и неприступно. Одета она была в красивое и даже вычурное платье и с красиво убранными в прическу волосами. Теперь же я видел ее совсем другой. Золотистые волосы спадали прямыми потоками через оба плеча. Мужская клетчатая рубашка с расстегнутым воротом и золотым сердечком на тонкой цепочке, уютно пристроившимся в манящей ложбинке, придавали ей милую женственность и простоту.

- Ну вот, проснулся, а говорить не хочет, - снова засмеялась она, - ну я так не играю!

- Иваныч, подъем! – раздался снизу голос Бориса Михайловича, - тут уже разлито все и тебя только ждем!

- Сколько секунд у меня есть для того, чтобы сбегать…умыться? – отозвался я.

- Пятнадцать и счет пошел!

В нашем «отсеке» собралось восемь человек. Остальные, как выяснилось, отказались под разными предлогами. Прекрасный коньяк под не менее замечательный виноград, как водится в таких случаях, послужил только затравкой. Вскоре маленький вагонный столик был завален всякими вкусностями, доставаемыми из сумок и в нужный момент невесть откуда появлялась очередная бутылочка.

Когда поезд остановился на каком-то полустанке, на нашем столе появилась горячая вареная картошка и вкуснейшие малосольные огурчики! Это был просто праздник какой-то! Помаленьку все перешли на «ты» и вскоре всем стало казаться, что мы знаем друг друга с детства. Кто-то принес гитару и Михалыч стал петь. Пел он просто замечательно и, к удивлению всех, в большинстве своем это были молдавские песни. Оказалось, что он - молдаванин и нам не нужен будет переводчик, так как в Молдавии и Румынии один и тот же язык!

Долго еще продолжалось веселье, далеко за полночь женщины убрали все и мы разбрелись по своим полкам. Женя, а именно так звали будившую меня нимфу лет тридцати с небольшим, забралась на верхнюю полку напротив меня. Накрывшись простыней, она явно раздевалась под ней.

В крови моей гулял коньяк… Делаю вид, что сплю и, не отрываясь, смотрю на нее, чуть прикрыв глаза. Благо, свет был слабый, ночной и я мог делать это незаметно. По крайней мере, я так думал. Вот она достала брюки и, сложив их, положила на откидную сетку. За брюками последовала рубашка…

А потом я проснулся. Взглянул на часы. Половина четвертого. Вот так, подумалось мне, действительно можно все на свете проспать. Взглянул на соседнюю полку. Она была укрыта до подбородка и спала. Осторожно спускаюсь с полки и иду в конец вагона.

В тамбуре грохот. Сильно стучат колеса, отбивая такт. Вагон качает. Стою, дышу прохладным воздухом у открытого окна. Пришла проводница. Заглянув в туалет, с удовлетворением закрыла его и пошла обратно, в другой конец вагона. Зашел туда и я, оценив чистоту и заодно сделав свое дело. Вернувшись к своей полке, забрался на нее. Закрыл глаза и стал думать о том, как завтра к вечеру будем в Бухаресте…

Тихое покашливание. Я приоткрыл глаза. Женя сидела на своей полке. На ней был только белый бюстгальтер. Накинув на себя рубашку, она откинула простыню и стала спускаться, показав маленькие белые плавки… Встав на пол, повернулась ко мне. Я едва успел прикрыть глаза. Слышно было, как она наливает воду в стакан и пьет.

- Будешь пить? - прошептала она.

- Да, - машинально ответил я и чуть не рассмеялся. Так легко попасться! Нет, не выйдет из меня разведчика!

- Держи, - тихо сказала она и я взял у нее стакан с выдохшейся газировкой.

Потом она ушла. Я поставил стакан на столик и закрыл глаза. Должен я пойти за ней или нет? Ну, пойду я, а дальше что? «Можно, я с вами» или как? Рассуждения мои прервал звук сбрасываемых шлепанцев. Забравшись на свою полку, она сняла рубашку и легла, накрывшись простыней до пояса. Повернулась ко мне и долго смотрела. Я замер, продолжая смотреть на нее, прищурившись. Она отвернулась от меня и, полежав немного, вдруг снова села на полке. Обеими руками достала сзади и, расстегнув бюстгальтер, аккуратно сложила его и положила туда же, на сетку.

Сердце мое стучало как сумасшедшее. Не отрываясь, я смотрел, как она обеими руками прикрыла груди и погладила там, где, надавило. Потом она вытянула одну руку вдоль тела, а вторая осталась на груди. Теперь мне было видно, что у нее не очень большая, красивая грудь с совсем маленькими сосочками.

По проходу кто-то шел, шаркая ногами. Она быстро закрылась до подбородка.

Когда человек прошел, простынь снова оказалась на поясе. Рука, бывшая на груди, лежала там же и мне показалось, что кончики пальцев, касающиеся соска, чуть пошевелились…

Минут десять я смотрел на это маленькое чудо, замирая от каждого ее неуловимого движения. Вскоре она резко повернулась лицом к стенке и, накрылась простыней с головой.

Через какое-то время она поджала колени, потом вновь вытянулась, перевернулась на спину, открыла лицо, положила руки поверх простыни и совсем затихла. Помаленьку дыхание мое успокоилось, сердце перестало так сильно стучать.

А жизнь-то не так уж и плоха! Это было последнее, о чем я подумал, с наслаждением погружаясь в спокойный, глубокий, излечивающий все раны сон.

(Виктор Федоров. См. Персональный сайт victorf.ru)


Не боги горшки обжигают