19. Use Or Lose
Утром, к концу моей вахты поднялся ветер. Для судна это был небольшой ветер, но для катера c плашкоутом волна высотой полтора метра – это уже предел.
- Если к утру не утихнет, о высадке не может быть и речи, сказал старпом, постояв на крыле.
- Будем стоять?
- А что нам остается делать? В Малокурильскую бухту не войдешь – при таком ветре мигом на берег выбросит, не успеешь и глазом моргнуть. В Крабовой та же проблема, да у них там и плашкоута-то нет, они его из Малокурильска гоняют, если пассажиры для них идут. Придется ждать.
- Ну и ладно, постоим. Спокойной вахты!
- И тебе - бессоницей не страдать, - улыбнулся Чиф.
Ну, как в воду глядел! Последний час с трудом отстоял. Спать хотелось, просто сил не было, а лег - ни в одном глазу! Долго ворочался, а может быть, мне это только показалось? Природа взяла свое и, когда я проснулся, на часах было одиннадцать. Выглянул в иллюминатор. Картина была безрадостная. Серо-зеленые волны с небольшими, кое-где срывающимися гребешками бежали от еле темневшего берега, вдоль судна. Шел довольно сильный дождь. Рваные тучи клочьями свисали со свинцового, низко нависшего неба. Похоже было, что это надолго.
К вечеру погода еще больше ухудшилась. Ветер теперь непрерывно свистел и вода покрылась полосами пены, срывающейся с гребней волн. Судя по прогнозу, ветер должен был вскоре зайти на противоположный и капитан принял решение сняться с якоря. Оставаться здесь становилось опасным. Пока ветер был от берега, все было нормально, но как только ветер зайдет, судно может сорвать с якоря и выбросить на скалы.
Почувствовав рывки от выбираемого якорного каната, не усидел в каюте и поднимаюсь на мостик. На штурманском столе лежит свежая карта погоды. Мощный циклон был уже над Японией и подходил к Южным Курилам. К утру он должен быть над нами, прикидываю я. Похоже, скучать этой ночью нам не придется.
На мосту Чиф и Мастер. На руле матрос.
- Якорь чист, - докладывает Третий с бака.
- Оставить у воды и зажать, - командует старпом.
- Да нет, пусть берут в клюз и по - походному крепят, не будем становиться, - говорит капитан.
Будем штормовать. Это означает, что мы будем дрейфовать от берега в море, затем опять подходить и снова дрейфовать. А если совсем уж серьезно погода испортится и невмоготу станет дрейфовать, будем просто работать машиной, стараясь удерживать судно носом на волну.
Судно дрейфовало довольно быстро и через час нас начало сильно качать. Я лежал на диване и читал. Заработал двигатель и вскоре качка уменьшилась. Минут двадцать мы шли и затем двигатель затих. Выглянул в иллюминатор. Берег был рядом, кабельтовых в двух – трех. Непривычно близко, подумал я, но здесь берега очень обрывистые и в каких-то паре десятков метров глубины падают до тридцати метров. Вода была почти спокойная, только покрыта пузырьками от сильного ливня. Интересно, как долго продрейфуем отсюда?
С этой мыслью я и задремал. Проснулся только от звонка с мостика. Двигатель работал.
На мосту было шумно. Ветер свистел в снастях, по навесам над крыльями сильно стучал дождь. Тонко пищал радар, тубус над дисплеем был снят и в темноте рулевой рубки яркий зеленый луч развертки кружил по экрану, оставляя за собой следы. Мы были в нескольких кабельтовых от берега. Лицо рулевого освещал свет от репитера гирокомпаса. Точка дальномера на развертке рисовала кольцо, касающееся берега, четко рисуемого послесвечением. Третий, не отрываясь, следил за дистанцией.
- Держим дистанцию до острова от пяти кабельтовых до мили, - тихо сказал Третий, - вроде как отрегулировал, на семидесяти оборотах обеими машинами не приближаемся и не удаляемся. Мастер - на диване. Если что – буди.
- Понял. Что прогноз?
- В половине пятого будет прогноз, а по последнему - часов в семь над нами центр будет.
- Ага… Ветер замерял?
- Да, до восемнадцати метров, но, похоже, за последние полчаса усиливается.
По прогнозу, все больше и больше углубляясь и развиваясь, циклон неумолимо надвигался на нас. К шести утра ветер уже не свистел, а ревел низким, давящим на мозг звуком. Решил замерить ветер, но не рискнул посылать матроса на верхний мостик. Взял вертушку-анемометр и высовываю руку за козырек крыла. Ветер настолько упруг, что я с силой преодолеваю его давление, как будто это поток воды. Выдерживаю положенное время. Ничего себе… Двадцать восемь метров. Дистанция на экране начала увеличивается. Звоню в машину, чтобы добавили еще оборотов десять. Результата нет. Бужу капитана.
- Дайте средний.
- Есть, средний, - отвечаю я и перевожу ручку телеграфа.
Капитан садится в высокое лоцманское кресло.
- Алексей Иванович, как у вас на вахте, кофе пьют?
- Еще как пьют, - отзываюсь я.
- Тогда мы вот что сделаем. Вы спуститесь в мою каюту, возьмете на полке над холодильником банку кофе, мой стакан с подстаканником и принесете сюда. Надеюсь, с горячей водой проблем нет?
- Нет, с этим нет проблем, - ответил рулевой.
Двое суток продолжалась эта борьба со стихией. По мере захода ветра, мы двигались вокруг острова, прячась за ним. Менялись штурмана, механики, менялись матросы и мотористы. Капитан оставался на мосту, время от времени засыпая на диванчике тут же, на мостике. Наконец, ветер начал стихать и на третьи сутки, рано утром, мы снова встали на якорь у Малокурильска. К обеду ветер совсем стих и выглянуло веселое, яркое солнце.
Первым к нам подошел танковоз с двумя синими почтовыми контейнерами и с него по штормтрапу, поданному матросами, поднялся приемщик почты. Следом за танковозом подошел небольшой катерок и с него поднялся человек. Минут через двадцать катер отошел от борта.
- Опять до утра отложили высадку, - смеясь, сказал третий, - в бараке, куда их селить будут, штормом часть крыши сорвало и ее сейчас ремонтируют.
- Ты посмотри, - удивился я, - ну просто рок какой-то над ними – никак не принимает их остров!
День был великолепный, теплый и безветренный. Надвигающиеся сумерки обещали прекрасный вечер. После штормовых дней пассажиры и экипаж были на палубе, наслаждаясь тишиной, теплом и запахами водорослей, доносившимися с берега. Заполнив журнал, вышел на крыло. Со стороны кормы слышался девичий смех.
- Ну что, пойдешь на вечер? – спросил третий, пришедший на вахту.
- На какой вечер? – удивился я.
- Ты не знаешь? К капитану пришла делегация от пассажиров с просьбой сделать танцы. Мастер отправил их к комиссару и тот согласился, тем более, что спиртного на судне нет. Заодно решили, что и экипажу не грех расслабиться чуток.
- Здорово! А музыка какая?
- А в музыкальном салоне есть все, что для этого нужно. Записи нашлись неплохие. Я тоже пару своих кассет дал. Там уже начали. Иди!
- Тогда надо в каюту сходить сначала, переодеться.
- А чего переодеваться? Ты и так ничего!
- Ладно, схожу, гляну.
Веселье не клеилось, хотя людей в музыкальном салоне было уже много. Пассажиры, как мне показалось, собрались практически все, а из экипажа пока в – основном мужчины. Было бы странно, если бы наоборот, подумал я, внутренне ухмыльнувшись этой мысли. Музыка довольно приличного качества гремела басами и звенела высокими частотами. Это как раз то, что я люблю! Настроение заметно улучшилось, хоть и не было плохим до этого.
Девчонки стояли и сидели стайками, нарядные и разноцветные. Кто-то открыто, ни капли не
смущаясь, в упор разглядывал парней. Кто-то украдкой бросал взгляды. Время от времени, на
пятачок выходила то одна, то другая парочка девушек, но их пример никого не впечатлял. Мне
была знакома эта пауза. В училище, на вечерах, всегда так было. Нужна была искра, чтобы весь
этот накал, который явно зрел в зале, вспыхнул ярким, ровным и жарким пламенем. Все именно
так и произошло, когда радист, командовавший музыкой, поставил моих любимых «Kiss».
« I was made for loving you, baby
You were made for loving me…»
Этот завораживающе жесткий, гипнотический диско - ритм смог бы поднять на ноги и не совсем живых, а уж тех, кто собрался в этом салоне, смогло бы поднять и что-нибудь попроще. Народ, как по команде, сорвался со своих мест и ринулся на пятак. Танцевали истово, с очень серьезным выражением лиц и, отдаваясь огненному ритму, как бы старались наверстать упущенное за последний час. Наверное, я выглядел точно так же, как и все остальные. Все танцевали со всеми, то есть, ни с кем. Общий ритм, общие движения, общие эмоции. Перерывов не было. Музыка, словно заведенный двигатель, работала четко, ровно. Менялись голоса, тембры, инструменты. Не менялся только ритм.
Ритмичные движения расплескивали запахи жарких, раскаленных тел, извергающих сумасшедшие феромоны, которые, смешиваясь с ароматом множества разных духов, создали что-то такое, новое. Оно было плотное, горячее и обволакивало тебя, делало другим, свободным и независимым в своих движениях. Ты был уже частью этого большого живого тела, состоящего из множества маленьких. Тебя касались, ты касался. Ты – часть этого, деталька, винтик.
Очнулся я от этих ощущений только поняв, что танцую с «русалкой». Господи, опять она! В длинном голубом платье, она двигалась всем своим тонким телом, не обращая внимания на меня. Это было очень красиво. Извиваясь, она как бы разговаривала сама с собой. Я уверен, такому нельзя научить. Это врожденный, природный талант, он идет изнутри. Каждое ее движение было как колдовство. Скорее всего, она сама не контролировала свои движения. Она просто отдавалась тому, что шло из нее. Я почти физически ощущал, как она обволакивает, обвивает меня, втягивая в свое колдовское, энергетическое поле. Глаза ее были прикрыты, но я почему-то абсолютно точно знал, что она все видит, все чувствует и знает все о моих реакциях и мыслях.
Раскрасневшееся лицо, веснушки на носу, чуть приоткрытый маленький ротик с розовыми губами… Она была просто прекрасна. Я не мог, да и не хотел ни о чем другом думать, я просто двигался рядом и любовался ею. Я был весь мокрый, пот заливал глаза. Долго так держаться я уже не смогу, подумал я.
Как будто услыхав мои мысли, музыка стала затихать и перешла на медленный, очень чувственный, томный блюз. В моем сознании не возникло ни одной мысли насчет того, что делать дальше. Мы просто шагнули друг другу навстречу, и она положила свои невесомые руки мне на плечи. Я никогда не ощущал под своими руками такой тонкий, упругий и гибкий стан. Это было совсем другое тело по сравнению с теми, что я уже успел ощутить в своей жизни и это сильно будоражило, вызывало новые ощущения.
- Да кто же ты такая, - прошептал я в ее розовое ушко, ощутив, как золотистый завиток щекочет губы, - и как тебя зовут.
- А зачем тебе это? Тебе плохо сейчас?
- Нет, наоборот - мне очень хорошо сейчас.
- Ты боишься этого?
- Сейчас - нет.
- Вот и хорошо, - сказала она и, положив голову на мое плечо, обвила руками шею и прижалась ко мне всем своим разгоряченным телом.
Вдыхая пряный запах ее волос, я чувствовал, как кружится голова. Прижавшись щекой к ее щеке, я трогал губами маленькое ушко, с каким-то странным, даже несколько садистским удовольствием ощущая, как отзывается все ее тело. Мне очень хотелось, чтобы она сейчас мучилась, извивалась от этой ласки…
- Пойдем отсюда, - вдруг сказала она и, не ожидая моего ответа, взяла меня за руку и повела из зала.
Так мы и шли, словно сквозь строй, к двери на палубу. Номернушки, официантки из ресторана и прочий судовой женский люд, стоящий в коридоре, буквально испепелял нас взглядами, стрелами вонзая их в наши спины.
- Да-а, пропал наш Второй. От этой уж точно не увернется! – тихо, но явно в расчете на то, что мы услышим, сказала одна из них
- А ты, Верка, не завидуй, самой не бабочек ловить, а действовать нужно! – тут же ответил ей мужской голос.
Выйдя на корму, мы подошли к релингам. Тихо, внизу изредка плеснет вода.
- Обними меня и давай так постоим, молча.
Я прижимаю ее к себе и чувствую, что она дрожит всем телом.
- Тебе холодно?
- Нет.
- Почему же ты дрожишь?
- Потому, что мне хорошо. Это так редко бывает. Прижми меня крепче.
Я пытаюсь поцеловать ее, но она отворачивается.
- Не надо. Все это потом, а сейчас не надо. Не сердись.
- А я и не сержусь, - совершенно искренне сказал я, прижимая ее к себе.
- Хорошо как, так бы всю жизнь и простояла здесь, - прошептала она, прижимаясь плотнее всем телом, как только женщины умеют это делать. Глажу ее волосы, спину. Ее руки, обхватившие меня у пояса, тоже оживают.
- Ты не сердись на меня за то, что я так нахально к тебе прицепилась…
- А я и не сержусь.
- Да нет, я же не слепая! Я видела, как ты злился. Не перебивай меня. Я хочу немножко пооткровенничать с тобой. Не знаю почему, но я хочу этого. Потерпи чуточку, ладно? Я должна это тебе рассказать! Я знаю, ты поймешь! Просто послушай, а потом забудешь.
- Я кивнул.
- Понимаешь, это очень трудно – быть красивой и оставаться самой собой. Думаешь, легко быть все время только приманкой, только «объектом»? Я же с детства, со школы еще начала ловить эти взгляды. Это обрушилось на меня лавиной. Сначала я радовалась, а потом стала злиться. Понемногу, я стала понимать, что с этим нужно что-то делать. Я училась лучше всех в классе, думая, что мальчишки будут обращать внимание на мой ум, мою сообразительность и прочее. Черта с два! Все равно, все мальчишки, а с некоторых пор и взрослые мужчины видели во мне одно и то же, а девчонки тихо ненавидели. Один раз, еще в шестом классе, они сильно избили меня за то, что их мальчики заглядывались на меня. Это был сильный урок.
И тогда я стала играть роль. Я сама стала задирать мальчишек, издеваться над ними. Пошла в спортивную школу. Я всегда ходила в танцевальные кружки и знала, что могу многое. В спортивной школе, стиснув зубы, я сначала терпела липкие лапы тренера по акробатике, а потом и по восточному единоборству. Спортивной звезды из меня не вышло, да я никогда и не ставила перед собой эту цель, зато я получила то, к чему стремилась - независимость. Я никого и ничего не боялась. Отпор, который я дала двум старшеклассникам, которые перехватили меня после уроков и хотели побаловаться со мной за школой, произвел впечатление на всех. Мальчишки теперь особо не цепляли меня, предпочитая поглядывать с почтительного расстояния. Девчонки же совсем перестали замечать. Последние два года я ненавидела каждый день, проведенный в школе, но училась по-прежнему лучше всех.
Независимость – хорошее дело, но, как и любое другое, она имеет и обратную сторону. Я привыкла жить в вакууме, ловя мужские взгляды. Этот вакуум стал преследовать меня везде. Поступив в институт, я вновь оказалась в вакууме после того, как резко отшила несколько не в меру назойливых кавалеров. Все было бы хорошо, но природу не обманешь. Постепенно я стала замечать, как девчонок встречают, обнимают, куда-то ведут после занятий. Мне стало не все равно, что на меня глазеют мужчины. Не мальчики, не парни, а взрослые мужчины. От их взглядов я таяла, все во мне трепетало. Дотрепеталось…
Это был молодой доцент на одной из серьезных кафедр. Он так пожирал меня глазами на лекциях, что я даже позволила себе немножко поиграть с ним, сидя в короткой юбке за первым столом. Все кончилось тем, чем и должно было закончиться. Самое неприятное во всем этом было то, что я не испытывала к нему абсолютно никаких чувств и какой - либо роман совершенно не входил в мои планы. Я хотела одного – стать женщиной. Стала. Даже очень. Через пару месяцев я сделала аборт. Это был удар. Сильный и неожиданный. Он как будто разбудил меня. Разбудил на мою беду. В один прекрасный вечер я поняла, что больше не могу быть одна. В общежитии я вдруг увидела то, что еще недавно для меня не существовало. Я увидела секс. Совершенно неожиданно для себя я поняла, что жизнь пропитана им. Он – везде, но только не у меня. И я с ума схожу от этого, я умираю каждую ночь от переполняющей меня тоски. Когда ты убежал от меня, я думала, что брошусь в воду. Не бросилась.
- Моя ты хорошая… Да разве ж может хоть один здравомыслящий мужчина понять, что у тебя в голове?! Ты же такая…
- Нахальная, бесшабашная и недоступная при игре в развратницу, - продолжила она за меня, - и я это знаю, но не могу остановиться.
- Что ты ждешь от меня? Ведь ты же ждешь чего-то?
- А ты знаешь, я ведь уже получила то, что хотела, только все - наоборот. Мне хотелось завоевать тебя и заставить раскрыться, растаять, чтобы потом торжествовать на руинах твоей независимости, а получилось так, что растаяла я и руины сейчас перед тобой. Можешь торжествовать.
- А мне вовсе и не хочется сейчас торжествовать.
- А что тебе сейчас хочется? – спросила она и тут же громко рассмеялась, - глупая я, да?
- Да нет, ты вовсе не глупая. Ты очень хорошая и я очень тебе благодарен, что ты мне так доверилась.
- Наверное, это как в поезде, эффект тамбура вагона дальнего следования – говорить можно все, поскольку мы никогда больше не встретимся. Ни у тебя ко мне, ни у меня к тебе нет особых чувств. Однако, ты знаешь, я не хочу с тобой так просто расстаться. Я знаю, твоя девушка простила бы тебя, если бы я сама все объяснила ей… Одним словом, я хочу эту ночь провести с тобой.
- Я знаю, потому что я тоже хочу эту ночь быть с тобой, хоть ты и права – у меня есть девушка и, по-моему, я ее очень люблю. Я очень, очень боюсь ее потерять, но эту ночь я буду с тобой. Идем.
Взявшись за руки, мы по трапу поднялись на шлюпочную палубу и, не обращая внимание на взгляды, пошли к двери. В каюте я включил свет и, посмотрев на часы, увидел, что уже половина двенадцатого.
- Мне через полчаса на вахту, - тихо сказал я.
- Опять эта вахта, - тихо рассмеялась она, - выключи свет.
Я выключил свет и хотел обнять ее, но она отстранилась.
- Успокойся. Ложись на диван и отдохни эти полчаса. Я побуду рядом с тобой. И не вздумай возражать. Ложись.
- Я…
- Ложись, говорю, и не возражай мне!
Я лег. Она тут же склонилась надо мной и стала, еле касаясь, целовать меня.
- Что ты делаешь со мной, - выдохнул я и рука легла на бедро, обтянутое тонкой тканью.
- Потрогай, потрогай, можно, - тихо шептала она и стала быстро расстегивать мои джинсы.
Одновременно с последним моим стоном раздался звонок. Это был Третий.
- Ну и вот, а ты боялся, что не успеем.
- А как же ты?
- Это замечательно, что тебя это волнует. А я – после вахты, если ты не передумаешь.
- Я не передумаю.
- Значит, я буду ждать тебя.
- Я хочу, чтобы ты ждала меня здесь.
- Если ты этого хочешь, я буду ждать тебя здесь, в твоей каюте.
- Договорились.
- Тогда иди, умойся и неси свою вахту, куда ты там ее носишь все время! Когда вернешься, я буду здесь и в том же самом состоянии, в каком ты меня сейчас оставляешь. Это я обещаю. Ты убедишься в том, что я не обманываю тебя.
- Я верю.
- Вот и прекрасно, ну иди же!
Закрыв за собой дверь, поднялся на мостик.
- Ну вот, наконец-то и ты, Иваныч, в нормальном виде прибыл на вахту – помятый и выжатый как лимон! - со смехом встретил меня Третий.
- Ладно тебе, с чего это ты взял?
- А сорока на хвосте принесла! А еще она рассказала, как тебя сегодня лихо с танцев увели. Наши тетки еще не скоро успокоятся, обсуждать будут. Ну, ты и молодец! Так курятник разворошить, что только об этом и трещат сороки!
- А ты - то откуда все знаешь? Ты ведь здесь был.
- Так говорю же - сорока принесла, одна из них!
- Ладно, сдавай вахту и дуй к своей сороке, может еще чего припомнит!
- Вот уж это точно! Обязательно! Даже чего и не было, вспомнит!
Вахта тянулась очень медленно. Моряка не было. Как тигр в клетке, ходил по мосту. И вот, что самое странное – я ни разу не поймал себя на мысли, что хочу все отменить, что хочу, чтобы ее не оказалось в каюте, когда вернусь. Я действительно хотел, чтобы она там была, но если бы кто-нибудь спросил меня, хочу ли я и дальше продолжить отношения с ней, я бы сказал твердое нет.
Последние полчаса были настоящей пыткой. Буря чувств и сомнений терзала меня. С одной стороны, я знал, что она ждет меня. С другой стороны я понимал, что вероятность того, что ее там нет, очень велика. Мало ли, что наговоришь с вечера…
Слетел по трапу с моста, тихо открыл дверь.
- Заходи, не стесняйся! Это твоя каюта, - со смехом сказала она, расставляя чашки на столике возле дивана. В каюте пахло женщиной. Это не были духи. Скорее, какое-то мыло или шампунь.
- Ты не рад, что я все еще здесь?
- Что ты, я боялся, что ты ушла.
- Я же тебе обещала. Ладно, миленький, у нас с тобой очень мало времени. Бегом в душ!
Когда я вернулся, в каюте было темно. На диване ее не было.
- Иди сюда, - раздалось из закутка, где была кровать и одновременно щелкнул выключатель ночника над подушкой. Она стояла перед кроватью, полностью одетая, - теперь я полностью в твоем распоряжении. Мне понравится все, что ты захочешь. Выключить свет?
- Нет, я хочу видеть тебя.
- Я тоже хочу, чтобы ты все время смотрел на меня, - сказала она и протянула мне руки, - иди же сюда, я так долго тебя ждала.
Я обнял ее, такую тонкую, благоухающую незнакомыми мне запахами то ли трав, то ли каких-то колдовских снадобий. Я гладил и гладил ее спину, руки, бедра, вдыхая эти запахи и не знал, что я хочу делать с ней. Еле касаясь, я стал медленно целовать ее губы, глаза, щеки, шею… Не хочу платье снимать, хочу тайны…Пусть будет в одежде как можно дольше…
- Да, - прошептала она, как будто слушала мои мысли, - хочу так…теперь здесь… губами…еще…теперь здесь... еще, еще здесь, - задыхаясь, шептала она.
Я опустился на колени, гладя и целуя ее. Она нервными движениями гладила мою голову. Дыхание ее было прерывистое, частое. Во мне же, совсем наоборот, появилось какое-то сумасшедшее, неестественное спокойствие. Я наблюдал за тем, как она постепенно уходит в себя, поглощенная охватившими ее ощущениями и еще нежнее касался, еще нежнее гладил, стараясь уловить малейшие изменения в ее реакциях, чтобы усилить, довести их до крайности…
- Так, миленький, так, - шептала она каким-то горячечным шепотом, прижимая мою голову к невыразимо мягкому, нежному животу.
- Подожди, - прошептала она и я почувствовал, что платье ползет вверх, щекоча мои губы.
Я думал, что она снимает его, но я ошибся. Как только я коснулся губами ее тела, она задышала еще быстрее и вдруг, подняв подол платья, закрыла им свое лицо.
- Смотри на меня, миленький. Я тебе нравлюсь?
- Ты просто прелесть, - еле дыша, прошептал я.
- Посмотри, какие они красивые, - словно в трансе шептала она, трогая свои действительно великолепные, небольшие груди с напряженными розовыми сосками, - ты их будешь потом целовать, да?
Да, буду, - простонал я, целуя живот и трогая губами тонкую резинку.
………..
Время перестало существовать. Несоединимое соединилось и все чувства смешались в один сладкий, горячий клубок. Весь мир исчез, остались только мы. Что было до и что будет после, утеряло свой смысл. Только сейчас и только то, что мы ощущали. Пусть будет так, пусть будет это, а все остальное – потом.
Теряя силы, задыхаясь, я падал рядом с ней на жаркие, влажные простыни, она успокаивала меня своими прохладными, невесомыми руками и совершенно непонятными образом, отключившись на какие-то мгновения, я снова и снова ощущал прилив сил и нежности к ней.
Когда я проснулся, было уже светло. Рядом со мной никого не было. Вскочил и, открыв иллюминатор, высунулся в него. Пассажиры были уже на большом пассажирском плашкоуте – свежевыкрашенной барже с леерным ограждением и зеленой деревянной будкой. Загудела лебедка, поднимая трап. Катерок заурчал и стал медленно оттаскивать плашкоут от борта. Я лихорадочно искал ее в толпе и когда встретился с ней взглядом, она подняла руку и, помахав, послала воздушный поцелуй.
- Имя? - крикнул я.
- Широко улыбаясь, она отрицательно помотала головой и снова послала воздушный поцелуй.
- Меня спроси! Я – Лена, - вдруг откликнулась одна из девчонок на плашкоуте и звонко засмеялась.
- А я - Света, Нина, Валя, Таня…, иди к нам! - понеслось оттуда на фоне девичьего смеха. Она смеялась вместе со всеми и продолжала посылать воздушные поцелуи.
Закрыв иллюминатор, я сел на диван и засмеялся. Ну что я за чучело такое? И почему все у меня не как у всех?! Стоп, а может быть, это у всех всякое - разное такое случается, только я об этом не знаю? Нужно будет узнать у кого-нибудь, наказал я сам себе, бухнулся на мягкий диванный валик головой и заснул сладким, глубоким, здоровым сном.
В половину двенадцатого раздался обычный звонок. Голова была немножко тяжелая, но настроение – класс! С удовольствием пообедав, взлетел на мост.
- Ага, вижу и одобряю! Вполне и ничего, блеск в глазах на девять баллов, - со смехом приветствовал меня Третий, - имя хоть узнал?
- Не-а, как-то не получилось…
- Нет, Док, ты глянь – на глазах человек матерым пассажиристом становится!
Только тогда я заметил, что на мосту находится наш судовой врач, молодой мужчина лет тридцати пяти.
- Ну и правильно делает, если становится, что же тут такого странного или плохого?
- Ну да, конечно. А кстати, Док, что наука говорит о воздержании?
- Она много чего говорит, а ты имеешь в виду партийно-комсомольскую трактовку проблемы или медицинскую?
- А что, они разные? – вмешиваюсь в их беседу и я.
- Еще какие разные! Хотите почитать медицинское пособие для моряков?
- А что, такое тоже есть? – удивился Третий.
- Есть, как не быть. Так вот, там сказано, что в случае, если у моряка начинает развиваться тяжелый случай «спермотоксикоза», на стены мужик лезть начинает, судовому врачу рекомендуется дать об этом знать первому помощнику капитана, то есть комиссару.
- И комиссар что, должен облегчить ему страдания?! – расхохотался Третий.
- Так вот, в книге говорится, что комиссар должен провести с моряком беседу, поговорить о семье, о долге и на примерах положительных литературных и киногероев показать стойкость и высокоморальный облик советского человека в любых ситуациях.
- Обалдеть, - только и нашел что сказал Третий, - аж слезу вышибло!
- Ну, а медицинская наука что говорит? – поинтересовался я.
- А медицинская наука говорит немножко другое. Человеческий организм – это такая умная скотинка, которая ко всему на свете способна приноровиться. Вот, например, бывает такое, что у человека отказывают ноги. Причин может быть множество. Не об этом разговор. Организм смотрит на это с недельку, да и перестает кормить их, тратить энергию…
- Отваливаются они, что ли? - не удержался Третий.
- Да нет, не отвалятся они, но мышцы ног уже через пару недель станут на треть меньше, а потом и вовсе останется кость, кожа да сосуды. То же самое и с руками, если не работают. Это я к чему? А к тому, что если что-то не работает в организме, он сам этот орган переводит на голодный режим ограниченного снабжения и как бы забывает о нем. И вот, постепенно, этот забытый всеми орган сам по себе сходит на нет за ненадобностью. Пронимаете, мужики, на что я намекаю? А что касается волнующего вас органа, то эта система, к которой он относится, особенно чутко реагирует на простои.
- Да уж…
- Одним словом, - продолжил Док, - не хотите потерять – используйте! Как именно будете использовать, в данном случае и не важно. Будет это женщина, а может быть любимая и никогда не предающая правая рука, или что-то еще, каждый решает для себя сам. Главное – чтобы оно было.
- Ну, Док, ты и выдал…- озадаченно сказал я.
- А ты что, Иваныч, думал, что я тебе буду о Павке Корчагине рассказывать? Это медицина и это организм. Здесь идеология не работает. Ему пофигу, каких ты кровей и каких идеалов придерживаешься. Ему свое подай и все тут… «И будь ты хоть негром преклонных годов…» - с чувством продекламировал Док и засмеялся.
- Кстати, - добавил он, - считается, что самый пуританский народ – англичане. Так вот, это они множество лет назад придумали поговорку «Use Or Lose».
- Используй или потеряешь, - вслух перевел я.
- Вот именно, други мои, вот именно! Третий, а мы обедать - то пойдем или ты хочешь, чтобы наши желудки атрофировались от длительного простоя?!
(Виктор Федоров. См. Персональный сайт victorf.ru)